Джек Кэнфилд - Куриный бульон для души: 101 история о чудесах

Я удивилась:

– Сарафина, я не говорила, что приду сегодня. Кто сказал тебе, что мы придем? – Тут я вспомнила детей, которых мы встретили по дороге. – Тебе сообщил кто-то из малышей?

Она помотала головой.

– Нет, – ответила Сарафина, прикладывая руку к груди. – Это Он сказал мне в моем сердце.

И тогда я поняла, что Бог собирается совершить нечто необыкновенное.

Сарафина в тот день была не такой, как обычно. Она вся сияла; ее память была совершенно четкой. Она вспоминала наши предыдущие разговоры, беседы о Евангелии.

– Да, Сарафина! – я была взволнована. – Бог действительно обладает способностью прощать. И способностью исцелять тоже.

Сарафина что-то спросила, глядя мне прямо в глаза. Я подождала перевода, но когда услышала его, мое сердце замерло.

– Когда я снова буду ходить?

Я замерла, не представляя, что ответить. Когда с моих губ слетели слова, я сама поразилась им:

– Встань.

Сарафина мгновение смотрела на меня, услышав перевод. Никто не двигался. Я с трудом могла дышать.

А потом она встала.

А потом пошла.

Из-за того, что долгие годы женщина передвигалась только ползком, ее ноги были слабы, и пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.

Но она стояла на ногах и шла благодаря собственной силе!

Через пару недель, когда мне уже пора было уезжать из Свазиленда, ноги Сарафины окрепли. Она теперь ходила увереннее и дольше. Когда я в последний раз видела ее на ногах, при этом присутствовали пятьсот человек. Все они были свидетелями тому, что способен сделать Бог.

Всякий раз, вспоминая это лето, я думаю о Сарафине. Бог совершил невозможное и исцелил пожилую женщину со сломанными ногами, когда она уверовала, что Он это может.

Под жарким летним солнцем Техаса, в Пэнхэндле, где деревья, дающие тень, можно пересчитать по пальцам, требуется немало времени, чтобы выкопать яму, – особенно если ты девятилетняя девочка, а лопата выше тебя. Не помню, кто посоветовал мне закопать тряпку для мытья посуды, чтобы избавиться от бородавок, но я была готова испробовать любой способ.

Выглядели эти бородавки ужасно. Они расползлись под моими глазами и вылезли на всех пальцах. Одна из них особенно донимала меня – большая, угрожающего вида штука, громадная, как шляпка шестипенсового гвоздя. Она обосновалась с внутренней стороны сустава моего среднего пальца, незаметная другим людям. Но я чувствовала ее всякий раз, когда сгибала палец. Мама водила меня к врачу, чтобы избавиться от напасти, но бородавки не сдавались, а только множились.

Но в самом конце лета кое-что произошло.

Я не помню никаких других занятий летней библейской школы, кроме последнего. Я надела отцовский пиджак – такой огромный, что он волочился ниже коленей, мешковатую белую рубашку и закатала брюки, которые держались на моей талии только благодаря ремню. Я изображала Джона Уэсли, странствующего проповедника.

В тот день мы были особенно непоседливы, поскольку все нарядились в костюмы, но наш учитель все же прочел запланированный рассказ. Речь в нем шла об исцелении с помощью молитвы обычного человека.

Я никогда не произносила личных молитв. Мне в голову не приходило, что я могу чем-то заинтересовать Бога, – я, девочка, которая часто сердила свою мать, любила игрушечные пистолеты больше кукол и была уверена, что шуметь веселее, чем быть тихоней. Но вернувшись домой в тот день, я нашла уединенное местечко, опустилась на колени и взмолилась:

– Пожалуйста, Боже, исцели меня от бородавок!

На следующее утро они исчезли.

И по сей день я помню, как стояла в ванной комнате и смотрела в зеркало. Я вижу свои короткие волосы, кривую челочку, и мои пальцы касаются гладкой кожи под глазами. Я приближаю лицо к стеклу. Ни одной бородавки. Я делаю шаг назад и смотрю на кончики пальцев, на кожу вокруг ногтей.

Ничего.

Осталось посмотреть только в одном месте.

Я сделала глубокий вдох и медленно повернула правую руку ладонью вверх. Там не было ничего, кроме сустава, ни малейшего изъяна, ни красноты – только чистая гладкая кожа. Ни следа бородавки. Божья любовь захлестнула меня с головой.

Прошло больше пятидесяти лет, а это воспоминание остается со мной, как путеводный маяк. Оно не раз поддерживало меня.

Кто-то может спросить: «С чего бы Богу беспокоиться о каких-то маленьких бородавках, а не о громадных бедах мира?»

Может быть, дело в моей детской вере? Не думаю. Все дело было в Нем. Он хотел, чтобы я всегда помнила, что шрамы были на Его ладонях, а не на моих. Он видит во мне Свое дитя – без единого изъяна. По сей день.

В 1942 году мне было всего шесть лет, и мир в оккупированном нацистами бельгийском городке Винтерслаг был полон опасностей. Но внутри нашего дома я и мои братья и сестры чувствовали себя защищенными коконом счастья и веры.

Мы были ревностными католиками, и нам часто приходилось поклоняться Богу дома. Во время войны лишь немногие священники служили мессу, и даже когда такие находились, мы опасались лишний раз выходить на улицу. Нацисты порой без всякого повода стреляли по людям.

Моя мать Мариетта Рейс и моя бабушка поощряли поклонение святым. Они рассказывали нам, что у каждого святого есть своя «специальность». Бабушка приходила к нам в гости в День святого Андрея и настаивала, чтобы мы, девочки, молились ему о достойных мужьях. Мы также молились святому Антонию, прося помощи в поиске пропавших вещей, и моей любимой святой Терезе – Цветочку – о защите в тревожные времена.

Однажды мама ходила гулять с маленькой сестрой и порезала руку металлом старой коляски. В рану попала инфекция. Мама еще не оправилась после родов. Питание в военное время было очень скудным, и ее организм не мог сам справиться с инфекцией. Воспаление распространилось на предплечье.

Никаких антибиотиков в продаже не было. На руку накладывали влажные компрессы, но мамино состояние ухудшалось. Местная клиника прислала к нам монахиню, чтобы та заботилась о маме, а также кормила и умывала нас, детей. Она была сестрой милосердия – из тех, что носят большие белые капоры. Эту миниатюрную женщину звали сестрой Елизаветой; мы, дети, называли ее сестрой Бабетт.

Несмотря на заботы сестры Бабетт, гангрена не желала уходить, и ткани маминой руки начали отмирать. У нее поднялась высокая температура, она впала в беспамятство, а потом и в кому. Отец привел нас к ней и велел попрощаться, потому что мама отправится на небеса. Мне было страшно видеть, как она лежит и не двигается. Я не хотела остаться без матери!