Джоди Пиколт - Цвет жизни

– А если я, пока буду искать коктейль, что-то пропущу? – спрашиваю я. – Ну, что-то страшно важное.

– Знаешь, он сегодня не начнет ходить и не скажет свое первое слово, – отвечает Брит. – Если ты что и пропустишь, так это то, как он первый раз покакает, а знаешь, тебе вряд ли захочется это видеть. – Она смотрит на меня голубыми глазами, которые иногда бывают темными, как море, а иногда светлыми, почти прозрачными, как стекло, и глаза эти могут заставить меня делать все, что угодно. – Ему всего пять минут, – говорит она.

– Пять минут.

Я снова смотрю на ребенка и чувствую себя так, будто увяз ботинками в смоле. Мне хочется остаться и снова пересчитать его пальчики, его крошечные ноготки. Мне хочется смотреть, как поднимаются и опускаются его плечики, когда он дышит. Хочется видеть, как складываются его губки, словно он кого-то целует во сне. Мне безумно хочется смотреть на него, из плоти и крови, и знать, что мы с Брит оказались в состоянии создать нечто настоящее, твердое из материала такого размытого и эфемерного, как любовь.

– Со взбитыми сливками и вишней, – добавляет Брит, вырывая меня из задумчивости. – Если есть.

Я неохотно выхожу в коридор, иду мимо поста медсестер и спускаюсь на лифте. Буфет открыт, за прилавком женщина с сеточкой для волос на голове решает кроссворд.

– У вас есть молочные коктейли? – спрашиваю я.

Она поднимает на меня глаза.

– Не-а.

– А мороженое?

– Закончилось. Машина поставщика будет утром.

Похоже, помогать мне она не собирается, ее внимание снова сосредотачивается на головоломке.

– У меня только что ребенок родился, – не выдерживаю я.

– Надо же, – равнодушно произносит она. – Медицинское чудо. Первый раз слышу о таком.

– Ну, у моей жены родился, – исправляюсь я. – И ей очень хочется молочного коктейля.

– А мне очень хочется выиграть много денег в лотерею и чтобы меня вечной любовью любил Бенедикт Камбербэтч, но почему-то вместо этого приходится жить такой вот расчудесной жизнью. – Она смотрит на меня так, будто я отрываю ее по пустякам от какого-то важного дела или за моей спиной стоит очередь человек в сто. – Хотите совет? Купите ей конфет. Все любят шоколад. – Она не глядя заводит руку за спину и достает пачку «Жирарделли».

Я читаю этикетку.

– Это все, что у вас есть?

– В продаже только «Жирарделли».

Я переворачиваю пачку и вижу символ OU – знак, говорящий о том, что это кошерный продукт, что ты платишь налог еврейской мафии. Я кладу ее обратно на полку, беру пакетик «Скиттлс» и бросаю на прилавок два доллара.

– Сдачи не надо, – говорю я.

В начале восьмого дверь открывается, и сонливость с меня как рукой снимает.

После появления Дэвиса Люсиль заходила к нам дважды: первый раз, чтобы проверить состояние Брит и ребенка, второй – посмотреть, как проходит кормление. Но на этот раз… это не Люсиль.

– Меня зовут Рут, – объявляет она. – Сегодня я буду вашей медсестрой.

У меня в голове вспыхивает: Только через мой труп .

Мне приходится напрячь всю силу воли, чтобы не вышвырнуть ее из палаты, подальше от моей жены и сына. Но охрана недалеко, любой шум – сразу прибегут, и если меня выставят из больницы, то что в этом будет хорошего для нас? Если я не могу находиться здесь, чтобы защищать свою семью, я уже проиграл.

Так что я просто подвигаюсь на край стула, каждая мышца в моем теле напряжена и готова реагировать.

Брит сжимает Дэвиса так крепко, что, мне кажется, он сейчас закричит.

– Какой милый! – говорит черная медсестра. – Как его зовут?

Жена смотрит на меня, в глазах немой вопрос. Ей хочется говорить с этой медсестрой не больше, чем с какой-нибудь козой или с любым другим животным. Но она не хуже меня знает, что белые в этой стране стали меньшинством, что мы всегда находимся под ударом и нам приходится изворачиваться.

Я дергаю подбородком один раз, так незаметно, что даже не знаю, увидела ли Брит мой знак.

– Дэвис, – цедит она. – Его зовут Дэвис.

Медсестра приближается к нам, что-то говорит о том, что нужно осмотреть Дэвиса, и Брит чуть не отпрыгивает от нее.

– Я могу сделать это прямо здесь, – говорит она. – Не беспокойтесь.

Ее руки начинают двигаться над моим сыном, словно она какой-то безумный знахарь. Она прижимает стетоскоп к его спине, потом втискивает его в пространство между ним и Брит. Она что-то говорит о сердце Дэвиса, и я почти не слышу ее из-за того, что кровь ударила мне в голову и шумит в ушах.

Потом она берет его на руки.

Брит и я настолько поражены тем, что она вот так запросто отняла у нас нашего ребенка – просто чтобы отнести к грелке, но все же! – что на какую-то долю секунды немеем.

Я делаю шаг вперед, туда, где она склонилась над моим мальчиком, но Брит хватает меня за рубашки. Не устраивай сцену .

Мне что, просто стоять и смотреть?

Ты хочешь, чтобы она заметила и потом отыгралась на нем?

Я хочу, чтобы вернулась Люсиль. Куда делась Люсиль?

Я не знаю. Может, ушла.

Как она может уйти, когда ее пациентка все еще здесь?

Понятия не имею, Терк, я не директор больницы.

Я, как ястреб, наблюдаю за черной медсестрой, пока она вытирает Дэвиса, омывает его волосы и снова заворачивает в пеленку. Она надевает на его лодыжку маленький электронный браслет, похожий на те, которые носят сидящие под домашним арестом. Как будто он уже наказан системой.

Я так напряженно всматриваюсь в черную медсестру, что не удивлюсь, если она вдруг запылает. Она улыбается мне, но не замечает моего выражения лица.

– Чистенький, – заявляет она. – Теперь давайте посмотрим, удастся ли его покормить.

Она оттягивает воротник больничной пижамы Брит, и тут я не выдерживаю.

– Отойдите от нее, – говорю я. Голос у меня целеустремленный и убийственный, как выпущенная стрела. – Я хочу поговорить с вашим начальником.

Через год после того, как я попал в лагерь Невидимой империи, Рэйн спросил меня, хочу ли я стать членом Североамериканского эскадрона смерти. Мало было просто верить в то же, во что верил Рэйн насчет превосходства Белой расы. Мало было прочитать «Mein Kampf» три раза. Чтобы по-настоящему стать одним из них, я должен был проявить себя, и Рэйн пообещал, что я пойму, где и когда подвернется подходящий случай.

Однажды ночью, когда я гостил у отца, меня разбудил стук в окно спальни. Я не очень беспокоился, что мои гости перебудят весь дом: отец тогда уехал в Бостон на какой-то деловой ужин и не должен бы вернуться раньше полуночи. Как только я поднял створку окна, Рэйн и еще двое парней, одетые во все черное, как ниндзя, скользнули в комнату. Рэйн тут же повалил меня на пол и зажал предплечьем мое горло.

– Правило номер один, – сказал он. – Не открывай дверь, если не знаешь, кто собирается зайти. – Он немного подождал и, когда я уже начал задыхаться, отпустил меня. – Правило номер два: пленных не брать.