Кен Фоллетт - Зима мира

– А Ева вышла замуж, вы знаете? – сказала Дейзи нарочито оживленным тоном человека, пытающегося перевести светскую беседу в более удобное русло. – За этого милого Джимми Мюррея. Теперь она английская замужняя дама.

– А ее родители?

Дейзи отвела взгляд.

– Я их не знаю.

– Но вы знаете, как с ними поступили нацисты! – Ева все рассказала Ллойду на балу в Тринити. – Ее отцу запрещено заниматься врачебной деятельностью, и он работает помощником аптекаря. Он не имеет права войти в парк, в библиотеку. В его родной деревне имя его отца сбито с памятника погибшим в войне! – Ллойд заметил, что почти кричит. – Как вы можете стоять бок о бок с людьми, которые творят такое? – гораздо тише сказал он.

Было видно, что ей неловко, но на его вопрос она не ответила. Вместо этого она сказала:

– Я уже опаздываю. Прошу меня простить…

– То, что вы делаете, простить нельзя.

Тут вмешался шофер:

– Ладно, сынок, хватит.

Это был грузный человек средних лет, и было очевидно, что он ведет малоподвижный образ жизни. Ллойд его нисколько не испугался, но начинать драку ему не хотелось.

– Я ухожу, – сказал он примирительно. – Только я вам не сынок.

Шофер взял его за руку.

– Лучше уберите руки, – сказал Ллойд, глядя прямо в лицо шоферу. – Я уйду, но прежде могу и двинуть.

Шофер заколебался. Ллойд напрягся, приготовившись действовать, ожидая, как на ринге, признаков, что противник готов напасть. Если шофер захочет его ударить, то размахнется изо всех сил, и уклониться не составит труда.

Но шофер или ощутил решимость Ллойда, или почувствовал на руке, которую сжимал, крепкие мускулы. По той или иной причине, но он подался назад и отпустил руку, сказав: «Не надо угроз».

Дейзи ушла.

Она спешила к рядам фашистов, а Ллойд смотрел на ее спину, которую отлично облегала черная форма. С глубоким вздохом разочарования он повернулся и пошел в другую сторону.

Он попытался сосредоточиться на деле, которым нужно было сейчас заняться. Каким дураком он был, что стал угрожать этому шоферу. Если бы завязалась драка, его наверняка арестовали бы, потом он провел бы день в камере – и как бы это помогло бороться с фашизмом?

Было уже половина первого. Он ушел с Тауэр-хилл, нашел телефонную будку, позвонил в Еврейский народный совет и поговорил с Берни. Когда он рассказал, что видел, Берни велел ему приблизительно подсчитать, сколько полицейских на улицах между Тауэром и Гардинерз-корнер.

Он перешел в восточную часть парка и стал осматривать расходящиеся лучами переулки. Увиденное его ошеломило.

Он ожидал, что полицейских будет около сотни. А на самом деле их были тысячи.

Они стояли шеренгами вдоль тротуаров, ждали в дюжинах припаркованных автобусов, сидели верхом на могучих конях, стоявших удивительно ровными рядами. Для желающих пройти по улице оставался совсем узкий проход. Полицейских было больше, чем фашистов.

Из одного автобуса полицейский в форме приветствовал его гитлеровским салютом.

Ллойд почувствовал ужас. Если все эти полицейские приехали поддержать фашистов, как сможет им противостоять демонстрация протеста?

Это было хуже, чем просто фашистское шествие, это было фашистское шествие с поддержкой полиции. Что это должно значить для евреев Ист-Энда?

На Мэнсел-стрит он увидел знакомого патрульного, Генри Кларка.

– Привет, Нобби! – сказал он. Почему-то всех Кларков принято было звать прозвищем «Нобби». – А мне тут полицейский отсалютовал по-гитлеровски.

– Они не отсюда, – тихо сказал Нобби, словно открывая тайну. – Они не живут рядом с евреями, как я. Я говорю им, что евреи – такие же, как все остальные, в основном – законопослушные граждане, среди них очень мало преступников и хулиганов. Но мне не верят.

– Но все же… гитлеровский салют?

– Может, это была такая шутка.

Ллойд в этом сомневался.

Он попрощался с Нобби и пошел дальше. Он увидел, что там, где переулки подходят к Гадинерз-корнер, полицейские выстраивают оцепление.

Он зашел в паб с телефоном – накануне он приметил все доступные телефоны в этом районе – и сказал Берни, что в округе как минимум пять тысяч полицейских.

– Нам не выстоять против такого количества полицейских, – сказал он мрачно.

– Подожди с выводами, – сказал Берни. – Взгляни на Гардинерз-корнер.

Ллойд нашел обходной путь мимо оцепления и присоединился к демонстрации протеста. Но только когда он попал на середину улицы перед башней с часами, он смог оценить размер толпы.

Такого количества народа он не видел никогда в жизни.

На перекрестке было не протолкнуться, и это были еще цветочки. На восток по Уайтчепел-хай-стрит толпа простиралась, насколько хватало глаз. На Коммершл-роуд, ведущей на юго-восток, народ стоял стеной. На улицу Леман-стрит, где находился полицейский участок, невозможно было зайти.

«Да здесь, должно быть, тысяч сто!» – подумал Ллойд. Ему захотелось подкинуть шапку в воздух и закричать. Жители Ист-Энда вышли все вместе, чтобы прогнать фашистов. Теперь-то не было сомнений, что они обо всем этом думают.

На середине перекрестка неподвижно застыл трамвай, брошенный и пассажирами, и водителем.

Ничто не могло преодолеть эту толпу, понял Ллойд с крепнущей надеждой.

Он увидел своего соседа Шона Долана – тот залез на фонарный столб и прицепил на самый верх красный флаг. Играл духовой оркестр Еврейской юношеской бригады – наверняка без ведома своих респектабельных и консервативных организаторов. Над головой летал полицейский самолет; хоть какая-то авиация, подумал Ллойд.

Возле витрин Гардинерз он столкнулся со своей сестрой Милли и ее подругой Наоми Эвери. Ему не хотелось, чтобы Милли попала в какую-нибудь свалку; от одной мысли об этом он похолодел.

– А папа знает, что вы здесь? – укоризненно спросил он.

– Не задавай глупых вопросов, – беззаботно ответила она.

Он вообще не ожидал, что она окажется здесь.

– Ты же обычно не очень-то интересуешься политикой, – сказал он. – Я думал, тебя больше интересует, как зарабатывать деньги.

– Обычно – да, – сказала она. – Но это особый случай.

Ллойд представил себе горе Берни, если с Милли что-нибудь случится.

– Я думаю, тебе надо вернуться домой.

– Почему это?

Он огляделся. Толпа казалась мирной и доброжелательной. Полиция держалась на расстоянии, фашистов нигде видно не было. Понятно, что никакого шествия сегодня не будет. Приверженцам Мосли не пробиться через толпу в сто тысяч человек, собравшуюся, чтобы их остановить, и если в полиции работают не сумасшедшие, они не дадут им даже попытаться. Наверняка Милли ничто не угрожает.

Но пока он об этом думал, все изменилось.

Пронзительно зазвучали свистки. Взглянув в ту сторону, откуда свистели, Ллойд увидел, что конные полицейские выстроились в угрожающую цепь. Кони, волнуясь, били копытами и раздували ноздри. Полицейские взяли на изготовку длинные дубинки, похожие на мечи.