Януш Вишневский - На фейсбуке с сыном

Может, все это сплетня, мистификация. Но в ЦЕРНе серьезно об этом толкуют. Ни в одном научном источнике публиковать пока ничего не хотят – ждут, когда коллеги-физики из других научных центров все перепроверят и подтвердят подлинность измерений. Якобы нейтрино под землей, где ему ничего не мешало и не препятствовало, преодолело путь к итальянской лаборатории в Гран Сассо (а это 730 км) на целых 60 наносекунд (то есть на 60 миллиардных долей секунды) быстрее скорости света.

Для бедолаги Эйнштейна это сообщение просто катастрофа, потому он где-то и затаился, что не удивительно. Ведь согласно его, Альберта Эйнштейна, теории, ничего более быстрого, чем свет, в мире существовать не может. А тут – здрасте пожалуйста! Какое-то нейтрино, и теорий-то не знающее, быстрее оказалось. И существенно быстрее, потому что расстояние небольшое – какие-то 730 км, для такого расстояния 60 наносекунд преимущества перед светом – это очень серьезно. Но эта новость не только для нейтрино и Эйнштейна важна и необычна – она для всех необычна и важна, включая философов и всяких футуристов. Ведь если сравнить нейтрино с локомотивом – по Эйнштейну, по его теории относительности, чем быстрее едет локомотив, тем медленнее движется для машиниста время. И если машинист разгонит свой локомотив до скорости света, его состав никогда никуда не опоздает, потому что для него, машиниста, время остановится. И получается, что если нейтрино действительно быстрее света, время пойдет вспять! Это, сыночек, никому еще не удавалось – время обратно запустить. А нейтрино – согласно последним сплетням из ЦЕРНа – может! Они от времени отступают, из наносекунды в наносекунду молодеют!

О, Боже, я тоже бы так хотела! Пускай в меня из этих магических пушек в ЦЕРНе выстрелят! Пускай меня чем угодно ускорят или замедлят, пускай смешают с чем угодно – только чтобы я стала как эти нейтрино. И вернулась бы назад, в прошлое. Неважно, в какой день – только чтобы до моих похорон 16 декабря 1977 года. Только бы увидеть Тебя, Нушечка. И коснуться. И услышать. И приласкать. И пожалеть.

Я этим нейтрино, сыночек, завидую безгранично. Даже если это все просто слухи.

Только, знаешь, чует мое сердце, эти ребята из ЦЕРНа найдут для загадки нейтрино, слишком быстрых для нашего мира, хотя и невыразимо красивых, какое-нибудь банальное объяснение: что-нибудь типа «ошибки в измерениях» или еще чего в этом роде. Нейтрино я такого не желаю, а вот Эйнштейну желаю искренне, потому что когда Альберт улыбается и ходит по аду, показывая всем свой длинный язык, – мне тоже становится весело.

А ведь вся эта история с нейтрино не сегодня началась, сыночек. В важном для Тебя 1987 году в 160 тысячах световых лет от Земли взорвалась вдруг некая сверхновая звезда (а взрывы сверхновых – это прекраснейшие астрономические спектакли необыкновенной красоты, это Тебе любой астрофизик засвидетельствует). И вот еще тогда нейтрино, которые при взрыве возникли, до нас добрались на три часа быстрее, чем вспышка света. Всерьез никто об этом не задумался, внимания особого не обратил – что такое три часа при расстоянии 160 тысяч световых лет! Ерунда, фитюлька, ошибка измерения.

Но если бы те нейтрино были такие же быстрые, как эти, церновские, они, по идее, должны были бы прибыть на Землю не в 1987-м, а в 1982 году.

Конечно, это все предположения. Но чем больше я о них думаю, сыночек, тем большие сомнения меня одолевают.

Вот представь: в 1987 году я вместе с нейтрино, которые быстрее света… ну да, странно, сюрреалистично, конечно – через десять лет после своей смерти! Но предположим! Так вот, я вместе с нейтрино и начинаю путешествие в направлении планеты Земля. У Тебя на Земле – 1987 год. И у меня тоже. Сверим месяцы, дни, минуты, часы, секунды. За аксиому берем, что эти одичавшие нейтрино такие же быстрые и шустрые, как те, женевские, а пекло пускай находится примерно там же, где и взорвавшаяся сверхновая (на самом деле мы не знаем, где находится ад, на карте никогда его не найдем и пальцем не покажем – информация засекречена). По пути я ласково и настойчиво шепчу нейтрино, чтобы еще чуть-чуть ускорились, потому что очень хочу застать цветущую сирень в парке Быдгошчского предместья в Торуни.

Предположим, нейтрино к моим просьбам прислушаются и помчатся что есть духу.

В моем временном континууме все получится, и я прибуду в Торунь в мае 1977-го. Ты на этот случай все законы и даже уравнения знаешь, которые как будто что-то кому-то объясняют. Но в Твоем временном континууме никакого мая, никаких сиреней и никакого 1977 года не будет и в помине! Ты, сыночек, будешь находиться в своем континууме и никогда и ни за что из него выбраться не сможешь – вот о чем, в сущности, Эйнштейн и его теория говорят. И я к Тебе значительно позже Твоего 1987 года попаду, сильно позже, хотя для меня годом приземления все равно будет 1977-й. Потому что эти штуки, если серьезно, называются «искривлениями временного пространства».

Это еще известно под названием «парадокс близнецов».

У меня время действительно пойдет назад, но у Тебя с той же скоростью оно помчится вперед! Ты в своем континууме ничегошеньки о моих перемещениях во времени знать не будешь, и независимо от благосклонности нейтрино и их скорости, независимо от того, что я стану шептать им – я все равно прибуду к Тебе слишком поздно. Эти континуумы – они как прочная стена всегда будут между нами. Следовательно, все эти путешествия во времени – сказки и фантастика, чтиво для бульварных газет. Никогда нам с Тобой одновременно в прошлое не возвратиться. Какой бы быстрой нейтрино ни были – я все равно не смогу явиться к Тебе иначе, как в виде призрака из далекого прошлого. Как одна из бестелесных душ из поэмы Данте. Словно бы реальная, но коснуться нельзя. Только испугаю Тебя, сыночек – и все. Ты все равно не поверишь, что я настоящая, – Ты же теорию относительности знаешь – и про континуумы эти. Просто вспомнишь, как экзамен по этой самой теории сдавал, когда я еще живая была, и лекции, которые сам и читал. На экзамене Ты «отлично» получил – а как иначе, я всегда так Тобой гордилась – и тем, как экзамены сдаешь, тоже. Мне даже иногда казалось, что Ты их для того и сдавал – чтобы я гордилась и радовалась за Тебя. А уж когда я заболела сердцем-то и смерть уж рядышком стояла – Ты вообще решил, что экзамены – Твоя терапевтическая обязанность, долг передо мной. И я иногда думаю, Нуша, что если бы не экзамены и не радость в Твоих глазах, когда Ты сообщал мне о своих успехах, – я бы, наверное, гораздо раньше померла. Последнее, что я помню из середины декабря 1977 года, – это как Ты, сыночек, готовился к экзамену по квантовой механике у профессора, которого очень уважал, у доктора Лютослава Волневича. Но разделить с Тобой радость от сдачи того экзамена я не успела – потому что он только в следующую зимнюю сессию должен был состояться, а я в декабре уже оказалась в аду.