Блэр Тиндалл - Моцарт в джунглях

«Самое непредвзятое и обширное описание жизни музыкантов, когда-либо выходившее в печати. Мы узнаем и про мелкие интриги, и про клики, которые выбирают, кого брать в оркестр, а кого нет, и про более значительные нарушения закона. Блэр Тиндалл рассказывает нам про все это – про секс, наркотики, шантаж. Про насилие, которому она подвергалась в школе и которое не завершится до гробовой доски. А еще она рассказывает, ярко и решительно, как исполнители классической музыки потеряли свою связь с реальностью и свое место в обществе. Это очень важная книга, которую должны прочитать все заинтересованные в сохранении исполнительского искусства»,—

«Родители юных музыкантов, берегитесь. Прочитав „Моцарта в джунглях“, вы можете захотеть своим детям более мирного будущего – например места ударника в металл-группе»,—

«В этой книге, которая выходит за пределы жанра мемуаров, Блэр Тиндалл срывает покровы с классической музыки. „Моцарт в джунглях“ – не только очень личная и откровенная история, это одновременно и великолепное журналистское исследование. Блэр входит в храм классической музыки, который долгое время оставался неприкосновенным – и выносит оттуда историю о некоммерческой „индустрии“, завязанной на саморазрушении. Книгу необходимо прочитать всем, кого интересует искусство в Америке»,—

«Откровенно и интригующе»,—

«Каждый день на Манхэттен привозят целые автобусы детишек, но для бoльшинства путь на вершину скорее напоминает дорогу сквозь джунгли. Блэр Тиндалл великолепно описала энергию, тревогу и экзистенциальный ужас своей среды, в том числе в части об апартаментах Аллендейл, где пересеклись жизни стольких из нас – музыкантов, художников и писателей. Блэр Тиндалл – гобоист мирового уровня, и ее журналистский талант соответствует музыкальному. Она заставляет меня скучать по тем дням и даже по протечкам на потолке»,—

«В своих удивительно красноречивых мемуарах Блэр Тиндалл показывает нам репетиционные комнаты и оркестровые ямы, раздевалки и спальни исполнителей классической музыки, которые так чудесно играют в самых знаменитых оркестрах Америки. „Моцарт в джунглях“ – очень откровенная и мужественная книга»,—

Дженет велела водителю такси остановиться у Манхэттенской музыкальной школы на Сто двадцать второй улице, откуда были прекрасно слышны бесконечные скрипичные этюды, пьесы на трубе и сонатины на кларнете, которые играли студенты в недорогих квартирах неподалеку. Такси встало на полпути к Клермон-авеню, в довольно обшарпанном квартале на границе с Гарлемом, и я последовала за Дженет в узкий многоквартирный дом. Входная дверь заскрипела, открываясь, и мы оказались в тускло освещенном холле, а потом прошли через пожарный выход в пустой двор-колодец. Лампочка слабо освещала дверь, пошедшую пузырями краски. Музыка доносилась оттуда.

– Дональд, это я! – крикнула Дженет, терзая механический звонок. Щелкнул один замок, второй, третий, дверь открылась, и музыка сделалась невыносимо громкой.

Наверху распахнулось окно:

– Вашу ж мать, заткнетесь вы когда-нибудь? – из окна выпал пакет «Гристедз», чудом пролетел мимо меня и щедро засыпал все вокруг кофейной гущей.

Неряшливый парень в грязной желтой футболке втащил нас внутрь и забаррикадировал дверь пятифутовым ломом. Две свечи с Девой Марией, которые явно притащили из ближайшей пивной, мигали в темноте в такт музыке, несущейся из огромных старых колонок «Клипш». Я чувствовала слабый запах газа и плесени, покрывающей серые стены. Сквозь мятую решетку на окне виднелись горы мусора, скопившиеся во дворе за долгие годы. Сердце у меня заколотилось быстрее. Каким образом любовь к классической музыке привела меня сюда?

Трое знакомых парней умирали со смеху на потертом коричневом диване:

– Блин, и как мне ему объяснить, что я трахаюсь с его сестрой? – Стэн закашлялся при этих словах, – хрень какая-то.

Дональд только пожал плечами и потянулся за толстым косяком, который передавали по кругу.

– Ну да. Теперь их ребенок трахает свою тетю, – вклинился Милтон, убирая от лица грязную блондинистую челку, чтобы разглядеть переключатели на большом ламповом усилителе, – послушайте только этот рифф, ушам своим не поверите.

Колонка взревела, наступила пауза. Стэн вздохнул:

– Да уж, эти кошечки умеют играть.

Дженет склонилась над столом, нюхая кокаин через соломинку. Я никогда его не пробовала, но чувствовала, что должна приобщиться. Дональд барабанил пальцами по столу, подозрительно глядя на меня. И вдруг он переключился на Милтона, который уселся обратно на диван, сворачивая в трубочку хрустящую стодолларовую купюру.

– А Милти-то тоже не дурак, – фыркнул третий, Билли, – тоже хочет этой хрени. Как дракон сокровища, – он сложился вдвое от хохота, с трудом хватая ртом воздух. Смущенная Дженет посмотрела на Милтона и опустила голову. Соломинка болталась между пальцами.

– Ты сам знаешь, чувак, каково это. Пытаешься удержаться, ловишь кайф, и тебе нужно еще. Приходится нюхать, – сказал Милтон почти агрессивно, нарезая две дорожки кокаина на кофейном столике. Вскоре они исчезли.

– Да нет, я про реального дракона, – фыркнул Билли, скидывая на пол банку с китайской лапшой, – который в опере. Это же «Зигфрид». Там великан превратился в дракона и охранял золото троллей. Блин. А кто-то думает, что эта хрень появилась в «Звездных войнах».

Сквозь царапины на пластинке пробился оперный бас.

– Господи, звучит так, будто он сейчас кончит, – Милтон отчаянно чихал, – Вагнер устарел. Что это за валькирии? – Он запинался, смеялся и кашлял одновременно, – ну у них и сиськи.

Билли встал и поменял пластинку, осторожно уложив первую в выцветший пакет. Он опустил иглу, и духовые инструменты заиграли какую-то церковную мелодию.

– Это Вальгалла, чуваки, – вздохнул он, благоговейно складывая руки, – замок богов. Послушайте, какая мощь. Мощь и сила.

Окна звенели от музыки. Милтон сделал длинный глоток «Бекса».

– Чьи это вагнеровские тубы? Паксман? Александр? Это же венская филармония? Шолти за пультом? Охренительно! – Милтон с трудом перекрикивал шум. Потом он вытер нос и той же рукой пригладил волосы.

Мне казалось, что эти парни – небожители. Я увидела, как Дженет сунула Дональду двести пятьдесят долларов и убрала в карман пакетик с кокаином. Я, юная и неопытная, хотела, чтобы эти музыканты приняли меня в свою компанию, хотела играть с ними в лучших оркестрах города и в крутых группах. Я уже начала выступать (на заменах) в Нью-Йоркской филармонии, хотя еще даже не закончила колледж по классу гобоя. В свои двадцать два я боялась пробовать кокаин; но я попыталась выглядеть продвинутой и закинула ноги в черных сандалиях из крокодиловой кожи на кофейный столик.