Марк Леви - Не такая, как все

– Лучше поужинаем у Мими, я приглашаю.

– Ты ездила просить денег к своей мамаше? – спросил Бронштейн, хмурясь.

– Не совсем. Я действительно нанесла ей визит, была у нас такая договоренность, но она была занята, собирала чемоданы. Жиголо везет ее в Мексику – вернее, это она его туда везет. Желая загладить вину, она достала из сумочки несколько бумажек и велела мне купить на них наряды.

– Почему бы тебе и вправду так не поступить?

– Что бы я ни надела, ей все не по вкусу. Зато у нас с тобой одинаковый вкус: мы оба обожаем французскую кухню! – И она помчалась вперед по тротуару.

– Полегче, я всего лишь пешеход! – взмолился Бронштейн. – И перестань называть Родриго жиголо, они живут вместе уже пятнадцать лет.

– Он моложе ее на двадцать лет, и она его содержит.

Миновав Вашингтон-сквер-парк, они заторопились по Салливан-стрит. Бронштейн первым вошел в заведение Мими, где радушная хозяйка громко сообщила, что их столик готов – притом что дюжина посетителей ждала своей очереди у барной стойки… Завсегдатаи имели право на особое обращение. Профессор опустился на банкетку, а Хлоя, улучив момент – официант убирал стул, освобождая место для ее инвалидного кресла, – обратилась к паре, пялившейся на нее:

– Модель «Karman S115», ограниченный выпуск. Настоятельно рекомендую! Чрезвычайно удобно, легко собирается. – И она повернулась к отцу.

– Я возьму ньокки по-парижски, – сообщил тот с вымученной улыбкой. – А ты?

Она заказала луковый суп и два бокала бордо.

– И кто же из вас отменил свидание – ты или он? – спросил Бронштейн.

– Ты это о чем?

– Сегодня утром ты меня предупредила, что вернешься поздно. Я слышал, как ты долго рылась в своем платяном шкафу.

– Намечался девичник, но прослушивание так меня утомило, что…

– Хлоя, я тебя умоляю!

– У Джулиуса работы выше крыши, я попросту опередила события.

– Когда преподаватель философии носит фамилию Шопенгауэр, он обязан быть особенно суровым, – съязвил отец.

– Давай сменим тему, папа.

– Что с той женщиной, которой ты занималась? Если я не ошибаюсь, сожитель относился к ней как неодушевленному предмету? Ты мне недавно объясняла, что поведение этого субъекта причиняет ей боль, но, как ни парадоксально, оно делает ее счастливой.

– Я объясняла не так, во всяком случае не совсем так. У нее что-то вроде стокгольмского синдрома: так мало самоуважения, что она чувствует себя обязанной ему даже за ту кроху любви, которую от него получает.

– Ты посоветовала ей уйти от него к другому, более достойному ее человеку?

– Моя роль сводится к тому, чтобы выслушать пациента и помочь ему осознать его собственные переживания.

– Но ты нашла выход из ее проблемы?

– Я над этим работаю. Я учу ее требовательности, и она делает немалые успехи. Если ты на что-то намекаешь, то лучше не виляй, говори прямо.

– Просто ты не должна быть менее требовательной, чем другие.

– Так ты меняешь тему? Ставлю тебе диагноз: синдром ревнивого папаши.

– Возможно, ты права. Если бы я мог посоветоваться с тобой до того, как от нас ушла твоя мать… Но тебе тогда было всего тринадцать лет! – Профессор вздохнул. – Не пойму, зачем тебе носиться по кастингам, раз ты вполне преуспеваешь в деле, которым занимаешься?

– Затем, что моя карьера психотерапевта еще только начинается, у меня всего три пациентки, и в карманах у нас с тобой шаром покати.

– Наполнение наших карманов – не твоя забота. Если все получится, то я скоро подпишу контракт на серию лекций и приведу в порядок наши финансы.

– Но тебе придется уезжать далеко и тратить уйму сил. Пора мне зарабатывать самой.

– Нам придется переехать. Эта квартира нам не по средствам, она требует огромных трат, нам это не по силам.

– В этой квартире я дважды возвращалась к жизни: сначала после нашего отъезда из Коннектикута, потом после случившегося со мной несчастья. А главное, я хочу, чтобы ты в ней состарился.

– Боюсь, я уже в процессе…

– Тебе всего пятьдесят семь. Глядя на нас, люди принимают нас за влюбленную пару.

– Какие еще люди?

– Хотя бы те, что сидят у меня за спиной.

– С чего ты взяла, что они на нас смотрят?

– Чувствую – и все.

Совместные вечера Хлои и ее отца часто завершались простой игрой, доставлявшей им обоим немало удовольствия. Они молча глядели друг на друга, и каждый старался отгадать, о чем думает другой, используя как подсказку мимику или движения головы. Это их занятие почти всегда замечали соседи по ресторану. Редкий случай, когда Хлое нравилось вызывать любопытство: в кои-то веки интерес вызывала она сама, а не ее инвалидное кресло.

Шторы из органзы с цветочками почти не защищали от света, и Санджая разбудили первые же проблески утра. Сначала он не сообразил, где находится, но преобладавшие в комнате розовый и голубой цвета быстро развеяли его недоумение. Он накрыл голову подушкой и снова уснул. Спустя несколько часов вскочил с постели, поспешно оделся, схватил свой ноутбук и, не позаботившись причесаться, выскочил из комнаты.

Лали ждала его за кухонным столом.

– Куда хочешь сначала – в Метрополитен-музей или в Музей Гуггенхайма? Может, ты предпочтешь начать с прогулки по Чайна-тауну, Маленькой Италии, Нолите, Сохо? Выбор за тобой.

– Где тут ванная? – выдавил он.

Лали не сумела скрыть разочарование.

– Не забудь про завтрак, – сказала она приказным тоном.

Санджай плюхнулся на табурет, который Лали подвинула ему ногой.

– Хорошо, – уступил он, – только быстро, я очень тороплюсь.

– Можно поинтересоваться, что у тебя за работа? – спросила она, заливая молоком хлопья в его миске.

– Хай-тек.

– Что еще за хай-тек?

– Мы придумываем новые технологии, облегчаем людям жизнь.

– Тогда придумай мне племянника, который хоть немного развеет скуку моей повседневной жизни! С которым можно гулять, который расскажет мне о моей родине, о моей родне, с которой я так давно не разговаривала!

Санджай вскочил и неожиданно для себя самого чмокнул тетку в лоб.

– Обещаю! – заявил он, тронутый этим неожиданным признанием. – Все это будет! А сейчас мне надо бежать, работа не ждет.

– Тогда ноги в руки – и вперед! Я уже привыкла, что ты живешь у нас. И смотри, без глупостей: пока ты в Нью-Йорке, не может быть речи, чтобы ты ночевал где-то еще. Только у меня! Иначе – страшная обида! Ты же не рискнешь обидеть близкую родственницу, правда?

Вскоре Санджай выскочил из теткиной квартиры, оставив там свой чемодан: выбора у него не было.

Он открывал для себя Испанский Гарлем прекрасным весенним днем. Броские витрины, густые толпы людей на тротуарах, улицы, забитые отчаянно гудящими машинами… В этом хаосе не хватало разве что рикш. Провести двадцать часов в воздухе, чтобы угодить в Мумбаи по-пуэрторикански?.. Последней каплей стал звонок в «Плазу», чтобы отменить бронирование. После этого он обреченно нырнул в метро.