Джек Кэнфилд - Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства

– Да, мистер Холл. Все будет хорошо.

Гость – это любой человек, который пришел к нам с миром.

Когда мама отнесла кружку обратно на кухню, мистер Холл оперся на трость, сложил лоскутное покрывало на кресло и нетвердой походкой вышел навстречу затихающему шторму. Мы глядели, как он неуверенно идет к нашим воротам, а остатки молний подсвечивают ему дорогу.

– Похоже, дальше наш гость сможет справиться сам.

– Мама, а почему ты зовешь его гостем? – спросила я. – Он же просто сосед. Мы его не приглашали к себе домой.

– Гость – это любой человек, который пришел к нам с миром. Ты помнишь, кого зовут соседом в притче о добром самаритянине?

– Человека, который помог незнакомцу.

– Видишь, а раз мистер Холл стал нашим гостем, пускай и случайно, мы смогли стать его соседями.

Несколько недель спустя мы пришли домой из церкви и обнаружили на столе коричневый бумажный пакет с подписью: «Для миссис Андервуд».

– Наверное, это те выкройки, которые миссис Чайлз пообещала отложить мне. У ее дочери размер как у тебя. Можешь открыть, если хочешь, – сказала мама и ушла переодеваться.

Я потянулась к шуршащему пакету.

– Мама, нет! – крикнула я. – Это пальто для тебя, очень красивое!

Мама вернулась, чтобы посмотреть на наряд, который я держала в руках. Она с осторожностью продела в рукава вначале правую, потом левую руку. Тогда я еще не знала, что такое добрососедские отношения. Я знала только, что, когда мама примерила то зимнее пальто, оно село на нее как влитое.

Прошло семь лет с тех пор, как умер мой сын, Райан Уайт. У Райана была гемофилия, он принимал препарат крови, повышающий ее свертываемость, и заразился ВИЧ. Когда это произошло, о СПИДе еще ничего толком не знали. Ему поставили этот диагноз в тринадцать лет. Врачи сказали, что, если нам повезет, он проживет еще шесть месяцев.

Райан прожил шесть лет, и все узнали его как «парня, который стал олицетворением СПИДа и рассказал всей стране об этой болезни». Так о моем сыне высказался президент Клинтон, повторно подписывая «Чрезвычайный закон о помощи больным ВИЧ/СПИДом имени Райана Уайта». Этот закон обеспечивает сотни тысяч людей с ВИЧ, живущих в Америке, медицинскими услугами, лекарствами, уходом на дому и амбулаторным лечением. Я уверена, Райан был бы счастлив, знай он, что его жизнь и смерть смогли помочь стольким людям.

Известие о смертельной болезни Райана совершенно раздавило меня. Я одна воспитывала двоих детей. Они были смыслом моей жизни – и теперь мой сын, мой первенец, должен был умереть. Я сомневалась, что смогу это пережить. И вдобавок к этому кошмару нам пришлось бороться с безразличием, страхом и ненавистью, которые окружали СПИД в те времена. Райан хотел снова ходить в школу, но его не пускали обратно. Родители боялись, что их дети заразятся ВИЧ, находясь с Райаном в одном классе. Мы боролись за то, чтобы ему разрешили учиться, и победили, но враждебное отношение и давление общественности пагубно сказались на нашей семье. Мы решили переехать в другой город.

В новой школе Райана все было совершенно по-другому. Студенты очень сердечно приняли его у себя: они рассказывали в школе о СПИДе и помогали ученикам побороть страх перед этой болезнью. Райан посвятил свою жизнь просвещению людей. Он рассказывал о СПИДе всему миру – на телевидении, в журналах, газетах. Это помогло нашей семье принять свою участь и частично облегчило боль.

Мы научились жить со СПИДом. Эта болезнь страшна тем, что приносит одну сильную инфекцию за другой. Я боялась, что каждое покашливание, каждое повышение температуры могло быть последним. Со СПИДом никогда не знаешь, насколько серьезен тот или иной симптом. Пациент постоянно заболевает, не успев оправиться от предыдущей болезни.

Райан почти всегда был в хорошем настроении. Даже лежа в больнице, он старался улыбаться мне, когда я входила в двери. И все же иногда он расстраивался и начинал дуться – если не мог из-за болезни или учебы пойти на концерт, или встретиться с интересными людьми, или поехать в необычное место. Тогда я могла отругать его. Он сразу раскаивался и извинялся передо мной. Он писал мне записки и посылал открытки.

Если больной человек никогда не раздражается, значит, он святой. Если вы заботитесь о больном человеке, вам ни в коем случае нельзя близко к сердцу принимать его вспышки ярости, потому что на самом деле за него говорит болезнь или лекарство. Злые слова исходят не из его искреннего и любящего сердца.

Однажды Райан просто схватил меня за руку и начал помахивать ей.

– Райан, ты обычно делаешь милые вещи, когда тебе что-то нужно. Чего ты хочешь?

– Нет, я ничего не хочу. Разве сыну нельзя подержать маму за руку?

– Ну хватит, Райан…

– Нет, мама, правда. Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. За то, что ты всегда была рядом.

Никто и никогда не сможет отнять у меня эти слова. Никто не сможет отнять у меня то, что я почувствовала в тот день как мать.

Я помню, как кто-то однажды спросил меня:

– Как же ты живешь, Джинни, зная, что твой сын скоро умрет?

Я ответила:

– Мы не думаем о смерти. У нас нет на это времени. Если дать этим мыслям волю, они сожрут тебя. Нужно продолжать жить, вкладывая смысл в каждый день и час.

Каждый сорняк, что я выдираю, – это кусочек скорби, который я отталкиваю от себя.

Наконец настало то роковое время, когда тело Райана сдалось. Пока Райан был подключен к аппарату жизнеобеспечения, я разговаривала с ним. Наверное, он ничего не слышал, но мы включали ему музыку. Он ничего не видел, но мы, вставая на шаткие стулья, развешивали плакаты и флажки на стенах поверх экранов, проводов и пищащих мониторов. Мы не хотели бросать его одного.

Стоя там и глядя на тощее, маленькое тело Райана, я знала, что ничего уже не изменить. Перед тем как потерять сознание, мой сын сказал мне:

– Мама, если ты думаешь, что у меня еще есть шанс, не упускай его.

И мы не упускали. Мы делали все, что было в наших силах, до самой последней секунды.

Я наклонилась к нему поближе и прошептала:

– Все хорошо, сынок. Можешь идти.

Потом он умер. Его оживили на пару минут. Он умер бы снова в ту же минуту; я прекрасно это знала. Я знала, что шансов больше нет. Но как же тяжело признавать поражение… это было невыразимое горе для меня и моей семьи.

– Если хочешь, можешь попросить врачей перестать, – сказала моя близкая подруга. – Это тебе решать, Джинни.