Луиза Эрдрич - Лароуз

– Почему не «Бросай»? – спросила Джозетт. – Как получилось, что у них нет камня с надписью «Бросай»?

– Кажется, тебе не хватает вдохновения, – заметила Сноу.

– Это не вдохновение, это слащавость.

– О-о-о! – Сноу лизнула палец и сделала знак в воздухе. – Слово из словаря.

Они вернулись в другую секцию. Там продавались скребки для лобового стекла и аварийные фонари, может быть, для их папы.

– В магазине бытовой техники выбор лучше, – заметила Джозетт. – Давай посмотрим духи для мамы.

– Нет, лосьон.

– Вот и купи его. А я возьму духи.

Все хорошие духи были заперты под стеклом прилавка, на котором лежали руки давешней очкастой леди.

– Черт, теперь нам придется иметь дело с ней, – с досадой проговорила Джозетт.

– А я ей не грубила, – сказала Сноу. – Так что и разговаривать мне.

Джозетт закатила глаза и надула щеки.

Сноу подошла к продавщице и улыбнулась.

– Как у вас дела? – произнесла Сноу жизнерадостным тоном. – Мы ищем по-настоящему хороший рождественский подарок для нашей матери. Наша мама особенная. – Сноу вздохнула. – Она так много работает! Что вы предложите?

Женщина оторвала осуждающий взгляд от Джозетт, согнувшейся над стеклянным прилавком, и ее руки запорхали среди сверкающих, как драгоценные камни, коробочек и флаконов, а потом остановились на пробнике духов «Жан Нате».

– Слишком просто, – заявила Джозетт.

Сноу указала на «Йован Маск».

– Это не запах мамы. В ее запахе больше… ну не знаю… чистоты, что ли.

– Может быть, «Чарли» или «Блю Джинс»?

– Пожалуй, слишком обычные.

Они задумались, рассматривая витрину.

– Я хочу подарить что-то особенное. У меня есть заработанные деньги, – объяснила продавщице Сноу. – Может, что-нибудь от дизайнера или кинозвезды?

Женщина указала на коробочку. «Белые бриллианты». От Элизабет Тейлор [41] Элизабет Роузмонд Тейлор (1932–2011) – англо-американская актриса, «королева Голливуда» периода его расцвета, трижды удостоенная премии «Оскар». .

– Американский аромат номер один, – трепетно произнесла она.

– Кто такая Элизабет Тейлор? – спросила Джозетт.

– Да-а-а, «Клеопатра» [42] «Клеопатра» – фильм-драма 1963 года режиссера Джозефа Манкевича. Одна из вершин жанра и наиболее известная работа актерского дуэта Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона. ?

Они обе вспомнили обложку кассеты в видеопрокате.

– А кроме того, она дружила с Майклом Джексоном?

– Ах да. – Джозетт понюхала спрей. – Чудно. Мне нравится.

– Духи «Энжоли» в розовой коробочке, украшенной тисненым золотым цветком.

– Но запах у мамы не такой острый. Я имею в виду, она от природы хорошо пахнет.

– Он будет плохо сочетаться с отцовским одеколоном «Олд Спайс».

– А как насчет «Дикого Мускуса»?

– Может, «Песню Ветра»…

– Ими душится бабушка.

Женщина за прилавком достала элегантную коробку, спрятанную за другими. Она была бледно-розовато-лиловой, то есть какого-то дорогого неопределенного цвета. С черновато-серой полосой. Флакон как раз умещался в ее ладони, по нему шел узор из рельефных ромбов, стекло было изящно закручено. «О Саваж». Женщина распылила немного духов на матерчатую салфетку, взмахнула тканью перед их носами. Подождала. Аромат был свежий и сухой. Слегка лакричный. Может быть, с намеком на облако. Нотки свежераспиленного дерева? Сена. Какой-то особенной травы в особенном лесу. Ничего темного, ничего страстного. И что-то еще.

– Большинство людей думают, что пахнет слишком заурядно, – сказала леди. – Эти духи не похожи на другие. Никто их не покупает. У нас есть только один флакон.

Сноу смотрела на Джозетт, широко раскрыв глаза. Джозетт снова вдохнула аромат.

– Мне бы хотелось, чтобы все пахло так, – призналась Сноу.

– Такой чистый запах, – проговорила Джозетт, опустив флакон. – Должны быть недешевы.

– Немного дорого, да, – смутилась женщина. Ее, казалось, озадачила сумма. – Я здесь просто работаю. Это не мой магазин, – добавила она.

– Да, – пробормотала Сноу. – Дороговато. Я экономила. Ну да ладно.

– Они подходят и для мужчины, и для женщины. «Оу-у Саваж».

– «О Саваж», – процедила Джозетт с преувеличенным французским акцентом. – Они нам подходят.

Она повернулась к Сноу, ее глаза искрились.

– Какой запах!

– То, что надо, – отозвалась Сноу.

Глубоко в сумочке у Джозетт был спрятан старомодный старушечий кошелек. Она его вытащила. Сноу страстно обняла сестру.

Потом, прямо перед продавщицей, они расплакались. Обе понимали: это то, что нужно. Одеколон пах чистотой, как волосы Лароуза в холодный осенний день, когда брат входил в дом и Эммалайн склонялась над ним.

«Ах, как ты пахнешь, – говорила она. – Ты пахнешь, как весь огромный мир».

Покидая аптеку, Джозетт и Сноу поговорили о запахе огромного мира и решили, что обладают сверхъестественными способностями, не меньшими, чем ведьмы на шабаше.

– А может, все наши люди обладали ими до того, как пришли белые.

– Да, – согласилась Сноу. – И мы жили пятьсот лет.

– Я даже слышала, как кто-то это говорил.

– И я тоже. А еще мы могли управлять погодой.

– И в это я верю.

– Отлично, – заявила Сноу. – Займемся этим прямо сейчас.

– Твое имя не зря означает «снег». Все, что ты можешь, – это навалить его побольше. А вот я хотела бы, чтобы меня звали Лето.

Было ветрено. Они шли к месту, где договорились встретиться с отцом. Тот обещал забрать их после того, как отвезет Отти обратно домой. Они собирались посидеть в кафе «Сабвей», может быть, заказать на двоих по большому сэндвичу из откормленной пшеницей индейки с американским сыром, листьями салата, помидорами, маринованными огурчиками и сладким луковым соусом. Конечно, как же без этого. Они были голоднее, чем обычно, и у них хватало денег, чтобы заплатить за индейку, при условии, что пить они станут только воду.

– Это и лучше для нас, – заметила Джозетт, которая любила газировку.

– Нам же показывали на уроке здоровья, – скорбно произнесла Сноу. – Всего одна банка в день, и ты получаешь сахарный диабет.

Ландро никогда не покупал газировку, потому что не хотел, чтобы его дети остались без ног. Когда он это им объяснял, они щурились, словно от боли: «Да, папа». И пили запрещенную шипучку в домах бледнолицых. Теперь, ожидая отца, они смотрели на обертки от сэндвичей в изумлении.

– Мы съели их так быстро.

– Как это произошло? – икнула Джозетт.

– Отлично. А что теперь?

– Мы на мели, так что станем потягивать нашу целебную воду.

– И ждать папу.

Они встретились глазами. В школе никто не был особо скрытен. У всех когда-нибудь да происходило что-то ужасное. Все друг другу сочувствовали, некоторые несли полную чушь, а если ты была девочкой, тебе могли прислать открытку с соболезнованиями. Но по поводу того, что произошло в их семье, невозможно было прислать открытку. Зато одна из подруг Сноу подарила ей пару украшенных бисером серег, и та поняла, зачем. Это была попытка выразить то, что бессильны высказать слова. У нее самой не было слов, которые она могла бы сказать отцу. Впрочем, ничего говорить и не хотелось. Может, разве в машине, когда наступит молчание. Они могли бы спросить отца об Отти, или Аване, или другом его подопечном. Можно будет в общих чертах рассказать, что им задали в школе. Им следовало избегать выражения истинных чувств, потому что это могло оказаться неожиданным и завести слишком далеко. Отец мог вдруг стать слишком серьезным – как в день, когда он проводил индейский ритуал. Тот, когда вы позволяете вырваться наружу погребенным глубоко внутри вас мыслям и чувствам, делитесь ими с другими людьми, вставшими крýгом, а они начинают молиться и петь, желая помочь вам. Девочки были единодушны, считая, что, когда дела идут как обычно, нельзя выворачивать душу наизнанку перед посторонними. Так что они, забираясь в «короллу», многозначительно переглянулись. Джозетт села на переднее сиденье, потому что хорошо умела поддерживать разговор с отцом на такие темы, как стрижки, автомобильные аккумуляторы и утепление окон их дома при помощи пищевой пленки. А если бы показалось, что отец может отклониться от подобных разговоров, она всегда могла попросить рассказать его снова, отчего не следует пить шипучку.