Джейн Смайли - Тысяча акров

– Да, – согласился Тай, – но в этой истории много печальных совпадений. Мне они покоя не дают. Хочется все отмотать обратно. Что же они дверь-то не закрыли?

– В городе, – вставил Джесс, – у всех автоматические замки.

– И ее отец. Зачем он сам за ним погнался? Хотя, конечно, от такого у любого может крышу сорвать.

– Как в кино, – предположила я, – когда один супергерой может положить всех врагов. Есть же ведь вещество, которое дает такую силу?

– Есть. Адреналин, – ответил Джесс.

– Вчера целый день об этом думал и сегодня тоже, – пробормотал Тай, облокотившись о перила.

Все молча призадумались. Я украдкой взглянула на Джесса: наверное, ему наши разговоры об убийствах кажутся провинциальными, в городе такое случается постоянно, никто и внимания не обращает.

– Мне другое непонятно, – сказала я. – О чем она думала, когда открыла ему дверь спальни?

Джесс встал с качели и потянулся, я слышала, как хрустнули его суставы.

– Просто была уверена, что он не причинит ей вреда.

Я тоже встала.

– Ну и разговоры у нас, а так все хорошо начиналось.

Тай уже почти спал, Джесс улыбнулся:

– Что-то пошло не так…

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись. Как хорошо, что обошлось без формальностей на прощанье, так будет проще продолжить разговор завтра или пару дней спустя. Ложась в кровать, Тай сказал то, о чем я и сама думала:

– Моя ферма далековато, лучше бы Джесс жил поблизости.

– Если он действительно станет фермером, у него не останется ни времени, ни сил на такие разговоры.

– Увидим.

На следующий вечер Джесс появился вновь, теперь он сам зашел после ужина. Мне позвонила Роуз сказать, что завтра приготовит папе завтрак. Ей все рано придется рано встать, чтобы заехать в школу за дочками, забрать домой на каникулы. Дорога тяжелая, ехать четыре часа, но я не стала интересоваться самочувствием сестры – правды она не скажет, только рассердится. Я рассказала про Джесса и пригласила их с мужем к нам. Мы договорились сыграть в карты (в покер или в бридж), но потом Роуз вдруг заявила, что у нее есть идея получше, и принесла старую «Монополию». Так начался наш турнир. И продолжался около двух недель. Каждый вечер мы встречались, бросив все дела, хотя бы на полчаса. Однажды Тай задремал прямо за столом, проснулся, сделал пару ходов, купил целую улицу и пошел спать.

Не знаю ни одного человека, который бы не любил «Монополию»: разноцветные карточки и жетоны, блестящие фишки и головокружительные возможности неизменно вызывают оживление в любой компании. Джесс взял себе фишку в виде гоночной машины, Роуз выбрала туфлю, Тай – собаку, я – наперсток, а Пит метался между тачкой, с которой два раза выигрывал, и всадником, который выглядел более мужественно, но приносил Питу одни неудачи. А он был настроен победить. Именно Пит предложил складывать баллы, набранные в разных играх, чтобы выбрать итогового победителя – того, кто первым заработает миллион. Идея с призом тоже была его. Он так и сыпал предложениями: сто долларов (всем скинуться по двадцатке), выходные в Миннеаполисе (а почему не в Лос-Анджелесе?) или двухдневный отдых от всех дел на ферме в середине января. Тут они с Джессом были совершенно похожи – на городских бездельников, как бы сказал мой отец, – думали о выигрыше, а не о просчетах и неудачах. А вот мы с Роуз и Таем играли как настоящие фермеры: выискивали ошибки, промахи и неприятности, вроде перевернувшегося трактора, которые сжирают время, портят урожай и отбирают деньги, уже мысленно положенные в карман (конечно, на основе не реальных расчетов, а туманных представлений о некоем идеале, который раньше никогда не удавалось достичь, а вот в этом году непременно получилось бы).

Разговоры за игровым столом не смолкали. У Джесса в запасе были сотни историй. И у Пита, как оказалось, тоже. Он рассказал о том, как путешествовал автостопом в 1967 году, сразу после выпуска из школы. Ему надо было добраться из Дэвенпорта в Сан-Франциско, где он планировал присоединиться к хиппующим «Джефферсон Эйрплейн» или как минимум к «Грейтфул Дэд». До Вайоминга он добрался без приключений. У него имелась с собой куча денег (целых тридцать семь долларов) и новая гитара, подаренная на выпуск («Гибсон» J-200 за сто девяносто пять долларов). Неподалеку от Ролинга его подобрал местный фермер, предложил переночевать у них, потому что уже смеркалось, а утром отвезти в Солт-Лейк-Сити. Пит согласился, все было хорошо: они поужинали и легли спать, а потом его разбудили посреди ночи и обрили налысо. Брил сам фермер, два его брата держали за руки, а жена светила фонарем.

– До сих пор не понимаю, – удивлялся Пит, – почему они не включили свет. Там на мили вокруг ни одной живой души нет.

Утром они накормили Пита завтраком и подвезли до ближайшей асфальтированной дороги. Оставшись один, Пит понял, что забыл у них гитару, попытался вернуться, но заблудился. Там, на какой-то проселочной дороге, и подобрал его один из братьев, вручил гитару и опять вывез на асфальт. За целый день не проехало ни одной машины, уже темнело, когда наконец показалась одна, но двигалась она на восток. Делать было нечего – Пит проголосовал, и водитель взял его с собой в Де-Мойн.

– Когда я вылезал из машины, этот парень сказал мне с сочувствием: «Надеюсь, химиотерапия тебе помогла», – закончил свой рассказ Пит.

– Ха! – воскликнула Роуз.

Все буквально повалились от смеха, никогда раньше так не веселились. Следующим слово взял Джесс и рассказал о случае, который произошел с ним в Ванкувере. Как-то он познакомился в баре с американкой и признался ей, что скрывается от службы в армии. Девушка попросила заказать ей еще выпивки, и когда Джесс поднял руку, чтобы подозвать официантку, то почувствовал, что в ребра ему уперлось что-то подозрительно напоминающее дуло.

– «Пистолет заряжен», – прошептала девушка и добавила, что ее парень погиб во Вьетнаме и что, если я не скажу волшебное слово, то она пристрелит меня на месте. В голову ничего не приходило, и я пробормотал: «Дерьмо!» Она кивнула, мол, правильно, вытащила эту штуку у меня из-под ребер и с улыбкой протянула: «Почему не несут маргариту?» Конечно, я угостил ее коктейлем.

Не успели мы отсмеяться, как опять заговорил Пит. Когда ему было шестнадцать, он то и дело мотался между Дэвенпортом и Маскатином на репетиции группы. Однажды его подвозила пара из Нью-Йорка, колесившая по стране в фургоне вместе с афганской борзой и двумя кошками. Первым делом пара поинтересовались, встречал ли Пит когда-нибудь живых евреев или они первые. На его недоуменный взгляд они пояснили, что за полтора года путешествия по Америке то и дело натыкались на тех, кто в глаза не видел евреев. Муж писал пьесы для уличного театра, который они собирались основать, вернувшись в Нью-Йорк. Одна из пьес так и называлась: «Первые евреи». Он предложил Питу бросить школу и вступить в их труппу, а потом дал выкурить косячок. От последнего Пит не отказался. Они остановились, сделали по паре затяжек и двинулись дальше. После этого муж невозмутимо сел за руль, а жена зазвала Пита в заднюю часть фургона, где спали кошки и собака, и там совратила его. На протяжении всей этой легкомысленной истории Роуз улыбалась так, будто была ее участницей наравне с мужем.