Соня Чокет - Пробуждение в Париже. Родиться заново или сойти с ума?

Я заказала билет и принялась заново составлять маршрут путешествия, полагая, что у Патрика свои планы насчет нашей встречи в Испании в первый летний день.

А теперь представьте себе мой ужас, когда за пять недель до нашего отлета в Испанию я получила письмо от моего адвоката о том, что Патрик и не собирается отменять развод, на чем сам настаивал, а лишь откладывает его на «неопределенный срок» – до нашего возвращения. Посмотрит, как пройдет паломничество – тогда и примет решение.

Какой удар по моему самолюбию! Условия были неприемлемы. В результате Патрик все же попросил развод. Поход отменялся.

Все было кончено. Меня как громом поразило. Патрик присутствовал на суде лично. Я послала адвоката. И вот я собираюсь в поход одна, снова лечу в Испанию, разве что на сей раз еще более убитая и раздавленная.

Этот поход, как и первый, занял больше пяти недель. На сей раз мои беседы с Богом не были ни длительными, ни задушевными. Я лишь роптала на пустоту внутри себя, на предательство, но в глубине души оставалась к Нему равнодушной.

Я не заходила в церкви, не зажигала свечей, не возносила благодарственные молитвы. Лишь просила Богородицу, чтобы Она не оставила меня на моем пути.

А пока я, раздавленная оскорблением, брела по Испании, мой уже бывший муж приехал в дом и вывез все свои вещи, – даже фирменную кухонную плиту. Покидая дом, он запостил сообщеньице в Фейсбуке для наших общих знакомых: «НАКОНЕЦ свободен».

Когда я в конце июля вернулась домой, он был затоплен. Вскоре после моего отъезда прорвало канализацию, она поднялась из подвала, пропитала ковры, да так и встретила меня. Дом был пуст без хозяйского глаза.

Плесень из зловонной канализации захватила весь дом, подвал прогнил насквозь. Эта гниль так отвечала моему внутреннему состоянию, что хоть смейся. Но я разрыдалась.

Почему жизнь так обернулась? Все, чему я посвятила последние тридцать два года, рухнуло в одночасье. Сердце нашего домашнего очага не билось, фундамент прогнил, как труп, обреченный догорать в печи крематория.

Благодарю Бога за двух моих взрослых дочерей – Соню и Сабрину. Они были посланы Богом, чтобы собрать нашу семью из осколков.

Я выкинула последнюю ниточку от сгнившего ковра и рассохшуюся мебель и только лишь принялась намыливать руки, как вдруг поняла, как закончу мою книгу. Мне казалось, что я пишу ее целую вечность – осталось ли во мне что-то от той бодрой оптимистки, какой я была какой-то год назад?

И вот в конце сентября я снова там, откуда начался мой путь. Четыре месяца после развода, сто километров до дома Патрика в Колорадо. И когда мне предложили поведать тысячной аудитории о моем самоотверженном путешествии по Испании, я не испытала ни радости, ни восторга – нервы в лохмотьях, сердце разбито, глаза всякую минуту на мокром месте.

Соня предложила поехать со мной в Денвер. Дело в том, что Соня и Сабрина, окончив университет, стали полноправными партнерами моих мероприятий: организовывали музыкальное сопровождение и транспорт. На сей раз была Сонина очередь.

Стоило нам приземлиться в Денвере, как события последних двух лет накрыли меня гигантской волной – смерть отца и брата, разрыв с мужем, двойной поход по Камино де Сантьяго и в финале этот нежданный, нежеланный развод… Мы еще не успели арендовать машину, а мое лицо уже стало мокрым от безудержных слез.

По пути в гостиницу мои горестные всхлипывания от непереносимой душевной боли перешли в стоны, и я снова зашлась в рыданиях. Никогда со мной такого не было. Поверьте, румынская кровь в моих жилых не раз и не два в жизни толкала меня на душераздирающие сцены. Но на этот раз я превзошла себя!

Как только мы зарегистрировались в гостинице, Соня заставила меня прилечь на кровать и задернула занавески. Она положила мне на голову мокрое полотенце и вышла за дверь. Такая чувствительная девочка – при виде моего состояния сама чуть не плакала.

Она захотела побыть одна – ведь ей было так тяжело видеть мое состояние. Я была не против. Прежде чем выйти за дверь, Соня предложила отвезти меня в больницу.

Я по привычке стала отказываться. Впрочем, на этот раз сама не знала, чего хочу, и это пугало. Раньше, когда я сильно нервничала, то всегда умела собрать волю в кулак. А тут – не могла.

– Какая больница? У меня выступление вечером, – возразила я. – Нет, все-таки, наверное, надо ехать – я же не смогу говорить. Не знаю. Пожалуйста, реши за меня.

– Ладно, у нас еще есть время, – ответила Соня, оставляя меня одну в темной комнате. – Сейчас только два часа дня, так что до семи можешь лежать и молчать. Подождем. Вдруг наши молитвы будут услышаны?

Понемногу я начала успокаиваться. Нужно встать с постели и приниматься за дела. Надо собраться с силами. Но как?

Тут в комнату вошла Соня и осторожно потрясла меня за плечо. Она выглядела печальной и испуганной. Мой нервный срыв значил для нее слишком много. Она и так довольно натерпелась. Я знала, что не имею права оставлять ее одну.

– Мамочка, тебе не лучше? – спросила она одной лишь ей свойственным нежным и сострадательным тоном.

Я лишь простонала в ответ. Всем моим существом желала ответить: «Да, я в порядке. Что-то сегодня расклеилась. Но ничего. Я уже как огурчик. Забудь про мою слабость. Ну, пожалуйста».

– Надеюсь, – честно ответила я.

Вдруг зазвонил Сонин телефон. Звонила моя Сабрина. Похоже, что, пока я отдыхала, Соня поспешила позвонить ей.

Соня протянула мне трубку:

– Горошинка хочет с тобой поговорить.

– Привет, Горошинка, – сказала я.

Голова раскалывалась.

– Мама, послушай. Соня сказала, что у тебя нервный срыв. Понимаю. Ты столько всего пережила, но я от тебя такого никак не ожидала. Давай договоримся. Если я узнаю, что ты в беде, то всю дорогу по Лейк Шор Драйв [4] Лейк Шор Драйв – шоссе вдоль озера Мичиган в Чикаго. Прим. перев. , буду молиться о тебе Леве Марии. Выбирай: или мы прямо сейчас везем тебя в больницу, или ты едешь в Париж. У тебя две минуты.

От такого предложения я буквально лишилась дара речи.

– Что тебе терять, мама? – продолжала Сабрина. – Ты и так уже все потеряла. Послушай моего совета, езжай в Париж. Я поеду с тобой. Я тоже хочу начать все заново. Что скажешь?

Я молчала. Дышала в трубку и обдумывала эту сумасбродную, несуразную, свалившуюся как снег на голову идею. Словно на меня вылили ушат ледяной воды.

Минуту назад я не могла увидеть краешка кровати, на которой лежала.

И вдруг – Париж.

Будто очнувшись после кошмара, я подумала: «Какая разница, где страдать – здесь или в Париже. Верно?»