Энн Пэтчетт - Свои-чужие

– Простите. – Женщина взглянула на Казинса и улыбнулась ему. – Фиксу не говорите, что это я, ладно?

Ему было нетрудно пообещать – эту загорелую он никогда прежде не видел.

– А вот и наша девочка. – Какой-то мужчина улыбнулся ребенку и похлопал Казинса по плечу.

За кого они его принимают? Никто не спросил, кто он такой. Один Дик Спенсер знал его тут – и тот убрался восвояси. Покуда Казинс лавировал сквозь толпу на кухню, его снова и снова на каждом шагу останавливали и окружали. Вокруг только и было слышно: «Ах ты лапочка!», «Привет-привет, моя красавица!». А девочка вправду была чудесная – теперь, при свете, он и сам это видел. Вылитая мама, и кожа такая же, и глазки широко расставлены – слышалось со всех сторон. Ну, копия Беверли. Он держал ее на сгибе руки. Девочка то приоткрывала глаза – сверкающие синие маячки, – то снова закрывала, будто проверяла, по-прежнему ли она у него на руках. Ей было уютно и удобно там, как любому из его собственных детей. Он умел держать их.

– Вы ей явно нравитесь, – сказал человек с кобурой под мышкой.

На кухне курили несколько женщин. И пепел стряхивали в чашки – верный признак того, что увеселились вконец. Теперь оставалось только ждать, когда мужья скажут им, что пора по домам.

– О-о, кто пришел… – протянула одна, и все уставились на Казинса.

– А где Фикс? – спросил тот.

– Не знаю, – пожала плечами женщина. – Вы уходить собрались? Давайте я возьму. – И протянула руки.

Однако он не собирался доверять ребенка первым встречным и со словами: «Я его поищу» – попятился.

Казинсу казалось, что он уже целый час кружит по дому Китингов, отыскивая сначала дочку Фикса, а потом его самого. Наконец хозяин обнаружился на заднем дворе, где беседовал со священником. Девушки, с которой тот танцевал, нигде видно не было. Людей на лужайке, да и не только на лужайке, заметно поубавилось. И солнечные лучи пробивались сквозь ветви апельсиновых деревьев уже сильно наискосок. Высоко над головой Казинс увидел единственный уцелевший апельсин, который непонятно как проглядели в угаре соковыжимания, привстал на цыпочки, высвободил одну руку – девочка покачивалась у него на другой – и сорвал.

– Господи, – сказал Фикс, вскинув на него глаза. – Где ж вас носило-то?

– Вас искал, – ответил Казинс.

– Да я все время тут был.

«В следующий раз вот сам себя и ищи» – чуть было не вырвалось у Казинса, но он совладал с собой:

– Тут, но не там, где я вас оставил.

Фикс поднялся и принял ребенка без изъявлений благодарности и прочих церемоний. В ходе передачи девочка недовольно пискнула, но сейчас же прильнула к отцовской груди и заснула. Рука у Казинса лишилась привычной уже тяжести, и ему не понравилось это ощущение. Сильно не понравилось. Фикс заметил пятнышко на лбу дочери.

– Ее что – роняли?

– Это губная помада.

– Ну-у, – сказал пастор, собирая себя со стула, – вот и мне пора. Через полчаса у нас в церкви будут угощать спагетти. Всех приглашаю.

Они попрощались, и отец Джо Майк в окружении свиты прихожан прошествовал к воротам, как святой Патрик Даунийский. Паства махала Фиксу на прощание и желала доброго вечера. Был еще не вечер, но и уже не день. Вечеринка затянулись.

Казинс выждал еще минутку в надежде, что Беверли, верная своему слову, придет за ребенком, но она все не приходила, а вот ему давным-давно пора было уходить.

– Я так и не знаю, как ее зовут, – сказал он.

– Франсис.

– Правда? – Казинс снова взглянул на миловидную малютку. – Вы дали ей свое имя?

Фикс кивнул:

– Сколько носов было разбито из-за него в детстве. Каждый пацан в округе считал своим долгом сообщить мне, что у меня девчачье имя. Ну вот я и решил назвать дочку Франсис.

– А если бы мальчик родился?

– Мальчика я бы назвал Фрэнсисом, – сказал Фикс, и Казинс снова почувствовал себя идиотом. – Первую нашу мы назвали в честь дочки Кеннеди. Я думал, ну и ладно… Подождем, думал, но вот… – Фикс замолчал и взглянул на ребенка. Между рождением первой и второй дочери у Беверли случился выкидыш на позднем сроке. Ваше счастье, говорил им потом доктор, что смогла вторую выносить, но не рассказывать же об этом заместителю окружного прокурора. – Так оно и вышло.

– Славное имя, – сказал Казинс, хотя на самом деле подумал: повезло малышке, что не родилась мальчиком.

– А у вас как? – спросил Фикс. – Дома небось Альберт-младший?

– Сына зовут Кэлвин. Кэл. И ни одну из дочек Альбертой не назвали.

– Вы сказали – еще одного ждете?

– В декабре, – ответил Казинс, и ему вспомнилось, как перед рождением Кэла они с Терезой, лежа в темной спальне, перебирали имена. Одно забраковали, потому что так звали мальчика, с которым Тереза училась в начальной школе: рубашка у него вечно была в пятнах, он грыз ногти и был всеобщим посмешищем. Другое не понравилось Казинсу – напомнило одного неприятного паренька из детства, хулигана. Но потом добрались до Кэла, и обоим понравилось. Примерно так же выбирали они имя для Холли. Кажется, потратили меньше времени и, кажется, не обсуждали это в постели, когда ее голова лежала на его плече, а его рука – у нее на животе, но придумали вместе. И не в чью-то честь или в память, а просто дали девочке это имя, потому что решили: оно красивое. А Джанетт? Он не помнил, чтобы они вообще обсуждали, как ее назвать. Он опоздал тогда в клинику – единственный раз – и, если память ему не изменяла, как только вошел в палату, Тереза сказала: «Это Джанетт». Но если бы Казинса спросили, он сказал бы, что хочет Дафну. Теперь надо обсудить, как назвать следующего. По крайней мере будет о чем поговорить.

– Назовите Альбертом, – сказал Фикс.

– Это если мальчик.

– Мальчик и будет. Обязательно.

Казинс взглянул, как спит Франсис на руках у отца, и подумал, что ничего страшного, если родится еще одна девочка. Но если все-таки окажется мальчик, можно будет назвать его Альбертом.

– Вы уверены?

– Абсолютно, – ответил Фикс.

Он так и не рассказал об этом Терезе, но в клинике, в комнате ожидания заполнил свидетельство о рождении – Альберт Джон Казинс – как бы на самого себя. Терезе никогда особо не нравилось имя мужа, но возможности оспорить принятое Казинсом решение ей не представилось. И, вернувшись домой, она стала называть сына Элби – «Эл-биии». Казинс возражал, но делать было нечего. И правда – что он мог сделать? Другим детям понравилось. И они тоже стали называть брата Элби.

– Так ты говоришь, это ты назвал его Элби? – спросила Франни.

– Нет, не я, – ответил ее отец, пока они следом за медсестрой шли по длинному, ярко освещенному холлу. – Я бы никогда не допустил, чтобы Элби досталось такое дурацкое имя. Будь уверена – очень многие проблемы этого мальчика берут начало в его имени.