Тьерри Коэн - Надломленные души

Потом, немного успокоенный, он вспомнил слова братишки.

– А если и правда помолиться? Ты как думаешь?

Он сделал вид, что слушает ответ деревянного друга.

– Да, верно, я ничем не рискую, если попробую.

Закрыв глаза, Дилан соединил изуродованные руки.

– Отец наш небесный, если Вы меня слышите, помилуйте меня! Сделайте так, чтобы родители меня простили за грехи, которые я совершил в детстве, так, чтобы я пошел в школу и больше не был идиотом… И чтобы отец мой… умер.

Подросток прервал молитву. Нет, он не должен просить Бога о смерти отца, хотя часто об этом мечтал. Сколько раз у него возникало желание взбунтоваться, схватить вилы и проткнуть его насквозь или взять лопату и раскроить ему череп. Наверное, отец прав, когда говорит, что его сын одержим бесом. А иначе чем объяснить, что тот желает смерти собственному родителю? Никто не вправе этого желать. Но почему отец так его ненавидит? И что он должен понять в конце концов? Какое такое преступление он совершил, чтобы заслужить столько ненависти и не иметь права на прощение?

Устав от круговерти неразрешимых вопросов, Дилан снова закрыл глаза и молитвенно сложил ладони.

– Нет, Господь, не делайте так, чтобы мой отец умер. Не убивайте его. Вот только освободите от беса, который во мне поселился.

Их встреча прошла как обычно. Все началось с беседы, да и вряд ли это можно было назвать беседой, так как говорил один Салим, а он лишь соглашался с его доводами кивком головы или короткими репликами. Юношу восхищала легкость, с которой его наставник рассуждал на самые разные темы – будь то политика, экономика или социология, клеймя тех, кто находился у власти, и возмущаясь рабской покорностью обывателей. До сих пор он не осмеливался выступать в роли полноценного собеседника, считая эти вопросы слишком сложными и доступными лишь узкому кругу посвященных. Правда, с некоторых пор он чувствовал, что уже может себе позволить тоже выразить критическое отношение к мироустройству, даже если он и не вполне владеет словом и не имеет четких политических убеждений, чтобы его суждения выглядели столь же безапелляционными, как у его наставника.

И на этот раз, как это бывало при каждой встрече, Салим сделал упор на воинах, готовых пожертвовать жизнью на поле битвы, дабы ускорить создание великого государства – Халифата, которое станет первым этапом в установлении шариата на всей Земле. Он говорил о награде, уготованной Аллахом для этих воинов, шахидов, противопоставлявших чистоту своей веры порокам и невежеству остального мира, для которых единственной целью было прославление имени Бога и Его Пророка.

Салиму удалось отыскать именно те слова, которые разбудили воображение юноши, донесли до его сердца фантастические сценарии, участником которых он мысленно становился, всей душой и силой своего оружия принадлежа к отважным всадникам Апокалипсиса, приход которых был предсказан священными текстами.

Итак, когда однажды Салим спросил, ощущает ли он в себе достаточно мужества, чтобы присоединиться к этим воинам, он немедленно ответил, что страстно этого желает и готов все силы души и тела отдать на службу делу Аллаха и Его Пророка, что он тоже жаждет воочию узреть торжество истины на Земле. Он ответил так, потому что кто, как не Салим, вдохнул жизнь в образы, отныне заполнявшие все его мысли. Именно это нужно было ответить, чтобы показать себя достойным его дружбы. К тому же он думал, что день отъезда еще далек, и он успеет поработать над совершенствованием своих знаний в области веры, отточит их, поскольку считал, что ему необходимо еще «подрасти интеллектуально», чтобы заслужить подобную привилегию и стать достойным исполнителем этой благородной роли.

– Я горжусь тобой, – произнес Салим, положив руку ему на затылок. – Горжусь, что не зря взял тебя под свое крыло, доверился тебе и донес до твоего сознания основы нашей веры, горд, что ты отныне можешь считаться одним из наших.

Софиан расправил плечи, его переполняли волнение и чувство гордости, он был глубоко тронут словами наставника. Никогда и никто еще так с ним не говорил. Кем он был до этого? Ничтожеством без будущего, лишенным всякого интереса к жизни, затерянным в обществе, которое ежедневно давало ему понять, что он ноль, среднестатистический тип, обреченный лишь на то, чтобы пополнить ряды нищих.

– Будь наготове, – сказал Салим. – Через несколько дней за тобой придут.

– И куда мы отправимся? – наивно спросил он.

– Туда, куда призовет нас долг. Скоро тебе исполнится восемнадцать, и ты сможешь присоединиться к нашим братьям.

Только когда наставник ушел, оставив его в баре одного, Софиан осознал сказанное, и ему стало не по себе. Понадобилось всего несколько часов, чтобы он ясно понял, что вовсе не хотел отправляться ни на какую войну, не хотел убивать или быть убитым. И не из трусости, а потому… что не чувствовал себя готовым, и все тут! Ему требовалось время. Но как донести до них свою мысль? Отказаться и покрыть себя позором? Сбежать, чтобы его сочли предателем дела, которое изменило всю его жизнь за несколько последних месяцев? Мало-помалу его охватила паника, мысли путались до такой степени, что он уже начал сомневаться абсолютно во всем.

А вдруг то, что говорилось в средствах массовой информации, было правдой? Ладно, допустим, что в газетах и на телевидении все было сплошным враньем, манипулированием населением в угоду коррумпированной власти, но разве в фактах, что они приводили, не содержалось хотя бы малой части правды? Впрочем, их организация брала на себя ответственность даже за обезглавливание и прочие казни гражданских лиц. Оправдывала их, объясняя, что в условиях войны враги и их сообщники должны быть уничтожены. И все же его коробило, когда он просматривал в Сети подобные ролики, он всегда испытывал сострадание к жертвам, умолявшим о пощаде. Как он сможет пережить это омерзительное действо, которое, возможно, вскоре развернется перед его глазами? И сможет ли он это сделать, если в роли палача прикажут выступить ему?

Софиан нервно расхаживал по комнате, пытаясь найти выход из того, что теперь, при здравом размышлении, ему казалось полным кошмаром. Неужели ему просто не хватает мужества и веры? Не было ли его сомнение вызвано банальным страхом перед необходимостью отстаивать с оружием в руках правое дело?

Вдруг в голову пришла мысль позвонить в одну из ассоциаций, призванных помогать подросткам, оказавшимся в трудной ситуации. Поскольку обратиться можно было анонимно, он ничем не рисковал и вполне мог попробовать.

Ее схватили за руку, грубо, больно и заставили идти перед собой.