Джонатан Коу - Срединная Англия

– Я буду его навещать, – с нажимом произнес он, – дважды в неделю, а то и чаще, может. Буду ему готовить. Возить его по магазинам.

– Обнадеживает. Спасибо. Я тоже постараюсь, как сумею.

– Ну вот видишь. Как-нибудь справимся. Конечно… – продолжая эту фразу, он отдавал себе отчет, что ступает по тонкому льду, – легче было б, если бы ты оставалась в Бирмингеме подольше.

Лоис промолчала.

– С мужем, – добавил он для полной ясности.

Лоис раздраженно отхлебнула холодного кофе.

– Работа у меня в Йорке, ты помнишь, да?

– Конечно. Значит, ты могла бы приезжать каждые выходные. А не… сколько там, раз в трое-четверо выходных?

– Мы с Крисом жили так много лет, и нас это очень устраивает. Правда, Соф?

Ее дочь, вместо того чтобы встать на материну сторону, произнесла лишь:

– По-моему, это странно.

– Мило. Вот спасибо. Не всем парам нравится жить друг у дружки за пазухой. Я что-то не замечала, как ты со своим нынешним парнем рвешься съехаться.

– Потому что мы расстались.

– Что? Когда?

– Три дня назад. – Софи встала. – Давай, мам, нам уже пора домой. Тебе, может, и не хочется, а я бы поболтала с папой перед сном. По дороге все тебе расскажу.

Бенджамин вышел вместе с ними во двор, поцеловал сестру и надолго обнял племянницу.

– Отличные новости про диссертацию, – сказал он. – А вот про парня не очень.

– Переживу, – отозвалась Софи с вялой улыбкой.

– Давай ключи, – сказала Лоис. – Ты три стакана вина выпила.

– Нет, не пила я, – возразила Софи, но ключи тем не менее вернула.

– Ты все равно слишком быстро водишь, – заметила Лоис. – На пути сюда это нам видеокамера скорости мигала, совершенно точно.

– Да вряд ли, мам, просто блик на чьем-то ветровом.

– Как бы то ни было. – Лоис повернулась к брату. – Думаю, мама бы нами гордилась. Прекрасная получилась речь. Красиво у тебя со словами выходит.

– Мне положено. Я их достаточно понаписал.

Она еще раз его поцеловала.

– Ну, я считаю, ты лучший непубликуемый писатель в стране. Несравненный.

Еще одно объятие, они хлопнули дверцами, и, пока автомобиль осторожно сдавал задом вдоль подъездной аллеи, Бенджамин махал свету фар.

Было все еще довольно тепло, в самый раз, чтобы окно в гостиной оставить открытым. Бенджамину очень нравилось, когда погода позволяла, сидеть в одиночестве, иногда впотьмах, слушать звуки ночи, клич ушастой совы, вой хищной лисы, а над всем этим бормотание – вневременное, неумолчное – реки Северн (тут она была еще новичком в Англии, перебравшись через границу с Уэльсом всего в нескольких милях выше по течению). Сегодня, впрочем, все было иначе: компанию Бенджамину составлял Дуг, хотя ни тот ни другой завязывать беседу не торопились. Дружили они почти сорок лет и мало чего не знали друг о друге. Бенджамину, по крайней мере, хватало просто сидеть по разные стороны от камина со стаканами “Лафройга”, и пусть бы чувства, взбаламученные днем, постепенно оседали и утихали в молчании.

И все же в конце концов именно он нарушил тишину.

– Доволен статьей? – спросил он.

Ответ Дуга оказался неожиданно небрежным.

– Да сойдет, мне кажется, – проговорил он. – Я последнее время чувствую себя жуликом, по чести сказать. – У Бенджамина сделался удивленный вид, и Дуг тогда выпрямился и взялся объяснять: – Я искренне считаю, что мы на перепутье, понимаешь? Лейбористам конец. Прям так я и думаю. Люди сейчас ужас как обозлены, и никто не понимает, что с этим делать. В последние несколько дней я это слышал в предвыборной гонке у Гордона. Люди видят этих ребят из Сити, которые практически раздавили экономику два года назад, без всяких последствий, никто из них не загремел в тюрьму, а теперь опять стригут купоны, нам же, всем остальным, полагается затягивать пояса. Зарплаты заморожены. У людей нет гарантий занятости, нет пенсионных планов, им не по карману съездить в отпуск всей семьей или автомобиль починить. Несколько лет назад они себя считали зажиточными. А теперь – бедняками.

Дуг все больше оживлялся. Бенджамин знал, до чего Дугу нравится вот так разговаривать, он даже теперь, двадцать пять лет проработав журналистом, ни от чего так не заводился, как от болтовни о британской политике. Бенджамин не понимал этого воодушевления, но знал, как ему подыграть.

– А я думал, что все ненавидят как раз тори, – прилежно проговорил он, – из-за того скандала с растратами. С требованиями ипотеки на второй дом и всяким подобным…

– Народ обе партии в этом винит. И это хуже всего. Все стали такими циниками . “Да все они хороши…” Вот потому-то оно все время было на грани – до сегодняшнего дня.

– Думаешь, что-то изменится? Просто ошибка. Застали врасплох.

– Нынче многого и не надо. Вот такое все взрывоопасное.

– Значит, самое время для таких, как ты. Столько всего, о чем можно писать.

– Да, но я… оторван от всего этого, понимаешь? От озлобленности этой, от тягот. Не чувствую я их. Я всего лишь зритель. Сижу в этом чертовом… коконе. Живу в доме в Челси, он стоит миллионы. Семья моей жены владеет половиной ближних графств [8] Графства, прилегающие к Лондону (Мидлсекс, Эссекс, Кент, Суррей; иногда к ближним графствам относят Хартфордшир и Суссекс). . Я понятия не имею, о чем толкую. И это видно по тому, что я пишу. Еще б не видно было.

– Как у вас с Франческой дела, кстати? – спросил Бенджамин; он когда-то завидовал Дугу из-за его богатой красивой жены, а теперь уже не завидовал никому и ни в чем.

– Вообще-то довольно паршиво, – сказал Дуг, угрюмо вперяясь в пространство. – Последнее время по разным спальням. Классно, что у нас их так много.

– А что дети про это думают? Заметили?

– Что замечает Рэнулф, сказать трудно. Меня-то – уж точно нет. По уши в “Майнкрафте”, некогда с отцом поговорить. А Корри…

Бенджамин не впервые обращал внимание, что Дуг никогда не называет дочь ее полным именем – Кориандр. Дуг это имя (выбор жены) терпеть не мог даже сильнее, чем невезучая двенадцатилетняя носительница имени. И сама она никогда и ни в какую не откликалась ни на что, кроме Корри. Употребление ее полного имени обычно приводило к стеклянному взгляду и молчанию, словно обращались к какому-то незримому постороннему.

– Ну, – продолжил Дуг, – возможно, все еще есть надежда. У меня такое чувство, что она начинает ненавидеть меня, Фран и все, что мы собой олицетворяем, а это было бы прекрасно. Я изо всех сил это поддерживаю. – Подлив себе виски, он добавил: – Пару недель назад я свозил ее на старый Лонгбриджский завод. Рассказал о дедушке и о том, чем он тут занимался. Попробовал объяснить, что такое “цеховой староста”. Сурово это, доложу я тебе, – пытаться втолковать девочке из частной школы в Челси политику профсоюзов 1970-х. И боже ты мой, почти ничего от старого места не осталось.