Колин Маккалоу - Фавориты Фортуны

Цезарь испытывал двойственное чувство: разрушение большого храма сделало жреца Юпитера в религиозном отношении бездомным – это было нестерпимо, и столь же удручающей казалась мысль, что сам он никогда не будет стоять здесь в тоге с пурпурной полосой, готовясь стать консулом. Но он был научен терпеть и во время ритуала заставлял себя держаться прямо, с каменным лицом.

Заседание сената и последующий пир были перенесены в курию Гостилия, здание сената. Хотя по возрасту Цезарю было запрещено находиться в курии, но, как фламин Юпитера, он автоматически превратился в члена сената, поэтому никто не пытался остановить его, и он присутствовал также на короткой официальной церемонии, которую Марий, новоиспеченный старший консул, провел вполне достойно. Наместники на следующие двенадцать месяцев были избраны по жребию из нынешних преторов и обоих консулов; назначена дата праздника Юпитера Латиария на горе Альбан, а также даты других переходящих общественных и религиозных праздников.

Поскольку фламин Юпитера не многое мог вкушать из обильного и дорогого угощения, предложенного после заседания, Цезарь нашел неприметное место и стал слушать разговоры проходящих мимо людей, пока те искали подходящее обеденное ложе. Место должно было соответствовать рангу магистратов, жрецов, авгуров. Но большинство сенаторов имели право свободно разместиться среди своих друзей и наслаждаться яствами, которые были оплачены из бездонного кошелька Мария-младшего.

Народу собралось не очень много, не больше сотни, потому что немалое число сенаторов переметнулось к Сулле, а из присутствующих на инаугурации далеко не все являлись сторонниками консулов и были причастны к их планам. Например, Квинт Лутаций Катул вовсе не был приверженцем Карбона. Его отец Катул Цезарь погиб во время кровавой бойни, устроенной Марием. Сын Катула Цезаря – плоть от плоти своего отца, хотя не так одарен и образован. Это, отметил Цезарь, потому, что кровь Юлиев со стороны его отца разбавлена материнской кровью Домициев, из семьи Домициев Агенобарбов – знаменитого рода, чьи представители никогда не блистали умом. Цезарю, обращавшему внимание на внешность, Катул не нравился. Он был хилый, маленького роста, у него, как у его матери Домиции, были рыжие волосы и веснушки. Он женился на сестре человека, сидевшего рядом с ним на одном ложе, Квинта Гортензия, а Квинт Гортензий (еще один оставшийся в Риме сенатор, объявивший о своем нейтралитете) был супругом сестры Катула, Лутации. В возрасте тридцати с небольшим Квинт Гортензий стал знаменитым адвокатом при правлении Цинны и Карбона. Некоторые считали его лучшим юристом Рима. Он выглядел симпатичным, правда чувственная нижняя губа выдавала некоторую испорченность, а выражение глаз, устремленных на Цезаря, – склонность к красивым мальчикам. Знающий толк в подобных взглядах, Цезарь в корне пресек любые идеи, какие могли возникнуть у Гортензия, смешно втянув губы и скосив глаза. Гортензий покраснел, сразу отвернулся и уставился на Катула.

В этот момент вошел слуга и прошептал Цезарю, что его кузен просит его занять место в дальнем конце комнаты. Поднявшись с нижней ступени, где он удобно устроился, наблюдая за людьми, Цезарь прошлепал в своих деревянных сандалиях без задников туда, где возлежали Марий-младший и Карбон. Он поцеловал кузена в щеку и устроился на краю курульного подиума позади ложа.

– Ничего не ешь? – спросил Марий-младший.

– Здесь почти нет ничего из того, что мне дозволено.

– Ах да, я забыл, – невнятно проговорил Марий-младший с набитым ртом. Он показал на огромное блюдо перед своим ложем. – Но тебе же не запрещается есть рыбу.

Цезарь равнодушно оглядел наполовину объеденный скелет. Это был тибрский окунь.

– Спасибо, – поблагодарил он, – но я никогда не находил удовольствия в поедании дерьма.

Его слова заставили Мария-младшего захихикать, но не испортили аппетит. Тибрская рыба питалась экскрементами, вытекающими из сточных канав Рима. Карбон, как с удовольствием заметил Цезарь, был не так толстокож, ибо его рука, протянутая, чтобы оторвать кусок рыбы, вдруг вместо этого схватила жареного цыпленка.

Рядом с консулом Цезарь был более заметен, но это давало и некоторое преимущество. Он мог видеть больше лиц. Пока он обменивался шутливыми замечаниями с Марием-младшим, его глаза скользили от одного лица к другому. Может, Рим и доволен выбором двадцатишестилетнего первого консула, думал он, но некоторые из присутствующих на пиру придерживаются совсем другого мнения. Особенно приверженцы Карбона – Брут Дамасипп, Каррина, Марк Фанний, Цензорин, Публий Бурриен, Публий Альбинован из Лукании… Конечно, некоторые даже очень обрадовались – Марк Марий Гратидиан и Сцевола, великий понтифик. Но они оба были свойственниками Мария-младшего и, так сказать, имели свой интерес в том, чтобы новый старший консул справился со своими обязанностями.

За спиной Карбона появился Марк Юний Брут. Цезарь заметил, что его встретили с подчеркнутым энтузиазмом, – обычно Карбон не снисходил до восторженных приветствий. Видя это, Марий-младший отправился искать более веселую компанию, уступив Бруту свое место. Проходя мимо Цезаря, Брут кивнул ему, не выказав никакого интереса. Именно в этом заключалось главное преимущество жреческой должности. Фламин Юпитера никого не интересовал, поскольку не имел никакого политического веса. Карбон и Брут продолжали громко разговаривать.

– Думаю, мы можем поздравить себя с отличным тактическим ходом, – сказал Брут, погружая пальцы в остатки рыбы.

– Хм…

Цыпленок с отвращением был отброшен. Карбон взял хлеб.

– Ну хватит! Ты должен быть доволен.

– Чем? Им? Брут, ведь он пуст, как выеденное яйцо. Я достаточно насмотрелся на него за этот месяц, чтобы знать, что говорю. Уверяю тебя. В январе он может носить фасции, но всю работу придется делать мне.

– Ведь ты и не ожидал, что будет по-другому?

Карбон пожал плечами, отбросил хлеб. После замечания Цезаря о поедании дерьма у него пропал аппетит.

– Не знаю. Может быть, я надеялся, что он немного поумнеет. В конце концов, он сын Мария, а его мать – из Юлиев. Ведь должно же это хоть что-то да значить!

– Ровным счетом ничего.

– Как использованный носовой платок твоей бабушки. Самое большее, что я могу сказать, он – полезный орнамент. Вместе мы неплохо смотримся. К тому же он притягивает рекрутов как магнит.

– Он мог бы хорошо командовать войсками, – заметил Брут, вытирая жирные руки салфеткой, которую подал ему раб.

– Мог бы. Но я думаю, что не сможет. Я намерен последовать твоему совету.

– Какому совету?

– Проследить, чтобы лучших солдат он не получил.