Колин Маккалоу - Фавориты Фортуны

Говоря это, Сулла посмотрел на Долабеллу и увидел гнев и возмущение. Не было нужды смотреть на Марка Красса. По его лицу ничего не узнаешь.

– Вот чего я хочу, – хрипло сказал он, выплевывая слова, потому что из-за отсутствия зубов не мог четко выговаривать их. – У меня нет времени на пререкания. Вы все связали свою судьбу со мной, вы дали мне право принимать окончательное решение. Теперь вы будете выполнять то, что вам говорят. Я хочу от вас одного: сражайтесь так, как я приказал.

Долабелла стоял у двери, пропуская вперед остальных. Затем он вернулся:

– Одно слово наедине, Луций Корнелий.

– Только быстро.

Долабелла был один из Корнелиев и дальний родственник Суллы, однако он происходил не от славной ветви Корнелиев Сципионов и не от ветви Суллы. Если он и имел что-то общее с большинством из Корнелиев, то простоватую внешность: пухлые щеки, хмурое лицо, близко поставленные глаза. Долабелла и его двоюродный брат, младший Долабелла, – оба амбициозные, с репутацией порочных людей – намеревались прославить свою ветвь рода.

– Я мог бы сломать тебя, Сулла, – сказал Долабелла. – Все, что мне нужно для этого, – сделать для тебя невозможной ту победу в утреннем сражении. Думаю, ты понимаешь, что я могу перейти на другую сторону так быстро, что противник решит, будто я все время был с ним.

– Продолжай! – сказал Сулла самым дружелюбным тоном, когда Долабелла замолчал, чтобы посмотреть, как собеседник воспримет его слова.

– Однако я подчинюсь твоему решению выдвинуть Красса через мою голову. На одном условии.

– Каком?

– В следующем году я буду консулом.

– Согласен! – воскликнул Сулла не раздумывая.

Долабелла остолбенел:

– И ты так спокоен?

– Ничто больше не сможет выбить меня из колеи, мой дорогой Долабелла, – сказал Сулла, провожая своего легата к двери. – В данный момент меня не слишком волнует, кто станет консулом на будущий год. Что сейчас главное, так это кто будет командовать на завтрашнем поле боя. И я вижу, что был прав, когда предпочел Марка Красса. Спокойной ночи!

Семьсот всадников Октавия Бальба прибыли к лагерю Помпея Страбона утром первого дня ноября. И если бы в тот момент возникла опасная для него ситуация, Бальб оказался бы бессилен что-либо предпринять. Его лошади были так измотаны, что стояли понурив головы, бока их вздымались, как мехи, все белые от пота, а с губ срывалась пена. Люди тщетно пытались успокоить животных, тихо разговаривая с ними и ослабив подпруги. По этой причине Бальб не стал подходить к противнику близко: пусть там думают, что его армия готова к бою! Он расставил всадников так, что казалось, будто они намереваются атаковать. Заставил их размахивать копьями и делать вид, что передают распоряжения невидимой пехоте, стоявшей за кавалерией.

Было очевидно, что штурм Рима еще не начался. Величественные Квиринальские ворота стояли закрытые, решетка опущена, двойные дубовые двери затворены. Из-за парапетов двух башен по бокам ворот высовывались головы римлян, а на стенах, тянущихся в обе стороны от ворот, собралось очень много народа. Прибытие Бальба спровоцировало внезапную активность во вражеском лагере. Солдаты стали выходить из юго-восточных ворот и строиться, чтобы отразить нападение кавалерии. Конницы противника не было видно, и Бальб мог лишь надеяться, что ее не прятали.

Каждый всадник на марше нес кожаное ведро, привязанное к заднему левому рогу седла, чтобы поить лошадь. Пока передний ряд делал вид, что готовится к атаке, а пехота стоит за ней, другие всадники бегали с ведрами к источникам, имевшимся поблизости. Как только лошадей напоили, Октавий Бальб был готов выполнить поставленную перед ним задачу.

Спектакль под названием «Сейчас нападем!» оказался настолько успешен, что ничего не происходило до самого прихода Суллы с пехотой четыре часа спустя. Легионеры Суллы были почти в таком же состоянии, как лошади Бальба: измотанные, ноги дрожат от многочасового забега на двадцать миль по неровной местности.

– Ну что ж, вероятно, сегодня мы атаковать не сможем, – сказал Ватия после того, как он и Сулла с другими легатами объехали местность и поняли, какая предстоит битва.

– Почему? – спросил Сулла.

Ватия удивленно посмотрел на него:

– Потому что они слишком устали, чтобы сражаться!

– Пусть устают сколько им угодно, но они будут сражаться, – сказал Сулла.

– Ты не можешь так говорить, Луций Корнелий! Ты проиграешь!

– Я могу так говорить, и я не проиграю, – безжалостно возразил Сулла. – Послушай, Ватия, мы должны сразиться сегодня! Эта война закончится здесь и сейчас. Самниты знают, как тяжело дался нам этот переход, самниты знают, что сегодня их шансы больше, чем в любой другой день. Если мы не навяжем им бой именно сегодня, когда они верят в возможность победить, кто знает, что случится завтра? Что помешает самнитам собраться ночью и исчезнуть, чтобы выбрать другое место встречи? Исчезнуть, может быть, на месяцы? До весны или даже до следующего лета, следующей осени? Нет, Ватия, мы будем драться сегодня. Потому что именно сегодня самниты мечтают увидеть нас мертвыми на поле у Квиринальских ворот.

Пока его солдаты отдыхали, ели, пили, Сулла ходил среди них, чтобы поговорить с каждым лично вместо обычной речи с ростры. Сулла хотел убедить их найти в себе силы, чтобы драться. Если они будут ждать, пока достаточно отдохнут, война затянется бесконечно. Большинство из них находились с ним уже несколько лет и, можно с уверенностью сказать, любили его. И даже легионы, раньше принадлежавшие Сципиону Азиагену, достаточно почувствовали на себе руку Суллы, чтобы считаться его людьми. Конечно, Луций Корнелий Сулла уже не выглядел тем прекрасным, богоподобным существом, которому они предложили венец из трав у города Нола несколько кампаний назад, но он все же был их человек. И разве сами они тоже не поседели с тех пор, не покрылись морщинами, не стали скрипеть костями? Поэтому, когда Сулла ходил среди них и просил их сразиться, они просто поднимали руки и отвечали: пусть он не беспокоится, они расправятся с самнитами.

Сражение началось за два часа до наступления темноты. Три легиона, которые принадлежали Сципиону Азиагену, составляли основную часть левого отряда Суллы, и хотя он не командовал левым крылом, но все-таки решил во время боя находиться в его расположении. Вместо своего обычного мула он взял себе белого коня и сказал об этом своим людям. Так они будут знать, где он находится, увидят его, если он появится среди них во время боя. Выбрав холм, с которого хорошо просматривалось все поле, Сулла сидел на белом коне и наблюдал за тем, как развиваются события. Он заметил, что жители Рима подняли решетку Квиринальских ворот, хотя никто не вышел, чтобы принять участие в сражении.