Кен Фоллетт - Место под названием «Свобода»

– Не годится, – возразил Роберт. – Он отбудет свой срок и все равно сможет заявить, что остается свободным человеком.

Между ними воцарилось задумчивое молчание.

– Его необходимо выпороть, – предложил Роберт.

– Это неплохой вариант, – встрепенулся сэр Джордж. – Я имею право подвергать их телесным наказаниям. По закону.

Рэтчет казался не слишком довольным таким оборотом событий.

– Но ведь прошло много лет с тех пор, как владелец шахты воспользовался этим своим правом, сэр Джордж. И кто возьмется за кнут?

– Зачем же кому-то браться за кнут? Как мы обычно поступаем с нарушителями порядка? – нетерпеливо спросил Роберт.

– Им мы поручаем самые позорные дела. Он будет вращать на шахте барабан, – с улыбкой ответил сэр Джордж.

Маку очень хотелось сразу же уйти пешком в сторону Эдинбурга, но он понимал, что в таком случае совершит непростительную глупость. Хотя он не отработал полной смены, чувствовал себя совершенно изможденным и слегка ошеломленным. Ему требовалось время, чтобы обдумать, как поступят Джеймиссоны, и найти способ перехитрить их. Он вернулся домой, сбросил с себя мокрую одежду, развел огонь в очаге и улегся в постель. От погружения в стоки, скопившиеся под платформой, он был грязнее, чем обычно, поскольку вода там густо пропиталась угольной пылью, но его постельное белье и одеяло уже были такими грязными, что ничего добавить к этой черноте он уже не мог. Как и большинству шахтеров, мыться более или менее основательно ему удавалось лишь раз в неделю – субботними вечерами.

Остальные шахтеры после взрыва вернулись к работе. Эстер и Энни тоже задержались, собирая нарубленный Маком уголь и вынося его на поверхность: сестра не могла допустить, чтобы труд брата пропал впустую.

Постепенно проваливаясь в сон, он размышлял, почему мужчины неизменно уставали быстрее женщин. Те же забойщики – сплошь мужчины – работали по десять часов кряду с полуночи до десяти утра. А носильщицы, среди которых преобладали женщины, трудились с двух часов утра до пяти вечера – то есть их смена длилась пятнадцать часов без перерыва. Причем им приходилось значительно тяжелее, чем самим шахтерам. Они раз за разом взбирались по лестнице с огромными корзинами угля на согбенных спинах, но все равно продолжали делать это еще долго после того, как мужчины уже добредали до своих домов и валились без чувств на кровати. Иногда женщины тоже брались за шахтерскую работу, но это случалось крайне редко. Орудуя киркой или молотом, большинство из них не умели наносить достаточно сильных ударов, а потому затрачивали чрезмерно много времени, чтобы отколоть от стены забоя столько же угля, сколько получалось у их мужей или братьев.

Мужчины обязательно недолго дремали по возвращении домой. Впрочем, уже через час или два снова вставали. Большинство из них непременно готовили еду для жен и детей. Но некоторые предпочитали отправиться и выпить в заведении миссис Уейгел. Их жен все жалели – для женщины становилось печальным дополнительным испытанием после пятнадцати часов тяжкой работы обнаружить, что в доме не растоплен очаг, нет ничего к ужину, а муж пьян и весел. Если жизнь шахтера была нелегка, то женам приходилось несладко вдвойне.

Когда Мак проснулся, он мгновенно осознал, что для него наступил знаменательный день, но не сразу вспомнил причину. Затем его вдруг осенило: он собирался покинуть долину.

Далеко уйти ему не удастся, если он будет выглядеть как беглый шахтер, а потому первым делом следовало отмыться от грязи. Он развел огонь и несколько раз сходил к речке с ведром для воды. Согрел воду на очаге и принес жестяное корыто, висевшее на задней двери дома. Маленькая комнатушка наполнилась паром. Он наполнил корыто, забрался в него, прихватив кусок мыла с жесткой щеткой, и принялся скрести ею свое тело.

В нем зародилось приятное ощущение. Ведь он в последний раз смывал с себя угольную пыль, ему никогда больше не придется спускаться в шахту. Рабство он оставлял в прошлом. А впереди ждали Эдинбург, Лондон, весь мир. Он встретит людей, никогда даже не слышавших о Хьюке и местной шахте. Его дальнейшая судьба представлялась чистым листом бумаги, на котором он может написать все, что пожелает.

Он все еще мылся, когда в комнату вошла Энни.

Девушка в нерешительности замерла на пороге. Она выглядела встревоженной и растерянной. Мак улыбнулся, протянул ей щетку и попросил:

– Помоги мне оттереть спину, пожалуйста.

Она сделала шаг вперед, взяла щетку, но затем снова остановилась с тем же несчастным выражением на лице.

– Давай же, – сказал он.

Энни начала скрести щеткой по его спине.

– Все говорят, что шахтеру нельзя отмывать начисто спину, – промямлила она потом. – От этого мужчина слабеет, как считается.

– А я больше не шахтер.

Она еще раз словно окаменела.

– Не уходи от нас, Мак, – умоляющим тоном сказала она. – Не оставляй меня здесь одну.

Чего-то подобного он исподволь опасался. Тот поцелуй в губы стал для него значимым предупреждением. Его посетило чувство вины. Ему нравилась кузина, он с удовольствием предавался с ней прошлым летом интимным играм, перекатываясь вдвоем среди вереска в теплые воскресные послеобеденные часы. Но провести вместе с ней всю жизнь вовсе не входило в его планы. Особенно если в таком случае возникала необходимость оставаться в Хьюке. Сможет ли он объяснить ей это, не нанеся тяжелой душевной травмы? У нее уже слезы навернулись на глаза, и он понимал, как хочется ей добиться от него обещания не бросать ее. Но его решимость бежать была слишком сильна. Он никогда и ничего в прежней жизни не желал больше.

– Я должен уйти, – сказал он. – Мне будет очень тоскливо без тебя, Энни, но бежать так или иначе придется.

– Ты мнишь себя лучше нас всех, верно? – спросила она уже немного сердито. – Твоя мать забивала себе голову идеями, не положенными при ее положении в обществе, и ты туда же. Для меня ты слишком хорош, так ты думаешь? Отправляешься в Лондон, чтобы жениться там на знатной леди, скажешь нет?

Его мать действительно часто заносилась мыслями слишком высоко, что правда, то правда, но он собирался в Лондон вовсе не для женитьбы на аристократке. И был ли он лучше, чем они? Считал ли Энни недостойной себя? Небольшая доля истины в ее словах присутствовала, и Мак даже почувствовал неловкость и смущение от этого.

– Я знаю одно, – ответил он. – Мы все слишком хороши, чтобы оставаться рабами.

Она присела на корточки рядом с корытом и обняла его торчавшие из воды колени.

– Ты совсем не любишь меня, Мак?

К своему величайшему стыду, он заметил, что у него возникает эрекция. Ему так и хотелось прижать ее к себе и утешить, унять слезы, но сердцем он уже ожесточился.