Паола Перетти - Расстояние между мной и черешневым деревом

– Привет.

Я стаскиваю с себя шарф. При свете дня у меня в глазах начинает рябить, но я сразу надеваю очки и вижу Филиппо. Он приехал на велосипеде, женском, вроде тех, на которых ездят за покупками, только корзины нет. Филиппо стоит, широко расставив ноги и уперев в бока сжатые кулаки, чтобы не упасть. Наверное, он взял велосипед у мамы или у старшей сестры. С тех пор как мы виделись, прошел уже целый месяц и сильно похолодало, но на нем все та же голубая куртка, в которой он играл в начале ноября. Наверное, ему очень нравится, что на куртке написано его имя. Так все узнают его издалека.

Надо скорее идти домой: лучше с ним не разговаривать. Он же драчун, может и ударить, хотя я, конечно, буду защищаться. Я прижимаю к себе Оттимо Туркарета. Не думаю, что он сможет меня защитить. Это собаки защищают хозяев. А коты, как говорит папа, оппортунисты. Он даже с черешни слезть не может.

– Не знаешь, почему коты не могут слезть с черешни? – вырывается у меня внезапно.

Бабушка всегда говорила, что глупых вопросов не бывает, но я чувствую себя очень глупо.

– Чего?!.

Филиппо упирается руками в руль и нажимает на тормоза. Кажется, мой вопрос его очень удивил.

– Ничего.

– Ты здесь живешь?

– Ты даже не знаешь, кто я.

– Я тебя помню. Ты играла в футбол.

– Меня зовут Мафальда.

– А меня – Филиппо.

– Я и так знаю, – отвечаю я и опускаю Оттимо Туркарета на землю.

Филиппо наклоняется через велосипед и запускает руку меж досок забора, чтобы погладить кота. Я немного напрягаюсь, потому что боюсь, как бы он его не обидел. Но Филиппо просто почесывает его за ушком, и кажется, что Оттимо Туркарет даже доволен.

– Как его зовут?

– Оттимо Туркарет.

– У него что, и фамилия есть?

– Нет. Это двойное имя. Из книжки.

– А-а… И что это за книжка?

– Ты такую не знаешь. Она взрослая. Это папина любимая.

– Мой папа тоже любит читать. Раньше он всегда читал мне перед сном.

– Мой тоже читает.

Я не осмеливаюсь спросить, почему он сказал «читал». Может быть, родители Филиппо развелись, и папа с ним больше не живет? Обычно, если у кого-то развелись родители, то лучше ничего не спрашивать, а то человек разозлится. Так что я просто молчу.

– Ну так что за книга?

– Какая книга?

– Которую так любит твой папа.

Мне совсем не хочется отвечать, но Филиппо сжал кулаки, так что стало даже немного страшно. Приходится ответить.

– «Барон на дереве».

– И ты ее всю прочитала?

Не понимаю, почему его это так интересует.

– Ну да. Мне папа прочел.

– Так, значит, ты не сама прочитала.

– Это одно и то же.

Филиппо кладет локти на руль и нагибается:

– Тебе читает папа, потому что ты слепая?

Я чувствую, как краснею до самых ушей.

– Я не слепая!

Я хочу взять на руки Оттимо Туркарета, чтобы пойти домой, но он выскальзывает у меня из рук, и у меня не сразу получается его нащупать.

– Но ты ведь почти не видишь, да?

Я ничего не отвечаю и продолжаю шарить рукой по земле в поисках шарфа, но пальцы чувствуют только холодную сухую траву. Придется просто уйти. Я поворачиваю к дому. Филиппо поступил некрасиво – я-то ведь ничего не спросила про его разведенных родителей! Сзади слышится шум колес и велосипедной цепи, грохот падающего велосипеда и звук торопливых шагов.

– Уходи! – кричу я, продолжая идти вперед.

– Держи!

Когда кто-то говорит «держи», это обычно означает, что тебе что-то дают, поэтому я протягиваю руку в туман и нащупываю теплую ткань. Мамин шарф.

– Мафальда! – обеспокоенно кричит мама из окна.

Наверное, она ужа давно вышла из ванной. Я инстинктивно хочу бежать к двери, но вдруг вспоминаю, что если кто-то подобрал что-то для тебя, потому что ты не можешь это найти, и к тому же чужую вещь, которую ты перед этим взяла без спроса, то нужно сказать «спасибо». Я останавливаюсь посреди дорожки, но вижу только голубое пятно, уменьшающееся с каждой секундой. Мне не хочется кричать, к тому же мама сверху все видит.

– Мафальда! Домой! – кричит мама, и я возвращаюсь к дому.

За секунду до того, как дверь закроется, я слышу веселое треньканье звонка велосипеда, которое продолжает звучать в моей голове даже тогда, когда его уже невозможно расслышать, и я могу только догадываться, куда же отправился его счастливый и свободный обладатель.

Мне хочется окликнуть его и попросить прокатить меня на багажнике: я так давно не каталась на велосипеде, да и не бегала со всех ног тоже. А вот Филиппо свободен: у него отличные очки, и он может ехать куда угодно. Мне же суждено отбывать наказание, как заключенной, только моя решетка не из железа. А из серого тумана, и в моей камере нет никого, кроме меня.

Я вхожу в свою комнату, не снимая куртки, заваливаюсь на кровать и открываю тетрадь. Я открываю ее на второй странице, где написано самое важное, и зачеркиваю строчку: Не быть одинокой .

Сегодня утром на моей парте появилась сложенная вчетверо записка. Когда я ее заметила, мне показалось, это гигантский мотылек, но, хорошо поразмыслив, я поняла, что такое просто невозможно. Для бабочек в декабре слишком холодно – они разлетелись или попрятались, а может быть, стали частью деревьев, как моя бабушка и великан из черешни.

Я никогда не получала записок. Стоит только нашей учительнице повернуться к доске, как все тут же начинают передавать записки. Уж не знаю, что такое важное им нужно сказать друг другу. Мне записок никто не передает. Я сижу на первой парте, потому что плохо вижу, и если сесть дальше, то совсем ничего не разгляжу и не пойму, что задано на дом. Но хоть мне и не передают записок, я слышу, как они шуршат у меня за спиной, и иногда скомканная бумажка попадает мне в спину и падает на пол.

Однажды я наклонилась, чтобы поднять такую, но учительница это заметила и накричала на меня, потому что подумала, это я пишу и передаю записки. Все остальные зашипели на меня, так что после этого случая я решила не обращать внимания на эти бумажки.

Но сегодняшняя записка точно для меня. Она лежала на моей парте, как раскрывшая крылья бабочка.

На перемене я побежала в туалет – прочесть записку: не хотела, чтобы мои одноклассники видели, как я ее читаю. Стыдно, если они увидят: ведь это очень личное.

Чтобы прочесть даже очень крупные буквы, мне нужно поднести листок к самому лицу, как делают старушки в супермаркете, которые не могут разглядеть срок годности масла. Но я-то еще не старушка!

Папа купил мне лупу и сказал, что я теперь как Шерлокхолмс . Это такой сыщик из книжки, про него даже фильм есть. Но я стесняюсь доставать лупу, когда на меня смотрят. Поэтому я заперлась в женском туалете и достала из кармана записку и лупу. На листке было написано: Ты краснеешь, когда тебе задают вопрос. Ты моя принцесса. Нет, моя баронесса .