Буалем Сансаль - 2084: Конец света

Никто, ни один заслуживающий уважения верующий не допускал мысли, что рискованные паломничества суть есть эффективный способ очистить страну от избыточной массы людей, предложив им прекрасную смерть на пути к совершенству. Точно так же никто даже не подумал, что и Великая война преследовала ту же цель: превратить бесполезных и ничтожных верующих в прославленных и полезных мучеников.

Само собой разумеется, что главной из всех святынь считался кое-как сложенный из камней маленький домик, в котором родился Аби. Эта никчемная лачуга была самым жалким творением рук человека, но чудеса, которые в ней происходили, выходили далеко за рамки удивительного. Не нашелся бы ни один абистанец, который не хранил бы у себя дома изображение святого жилища. Оно могло быть сделано из папье-маше, дерева, нефрита или золота, но всегда свидетельствовало о равной любви к Аби. Никто не предупреждал, а люди просто не замечали, что каждые одиннадцать лет вышеупомянутый домик меняет свое местоположение в соответствии с секретным распоряжением Справедливого Братства, которое организовывало ротацию чудесного сооружения для поддержания равенства между шестьюдесятью провинциями Абистана. Особо об этом не распространялись, но тут действовала одна из наиболее тайных программ Аппарата, согласно которой задолго планировалось очередное место размещения, а тамошние местные жители готовились к исполнению роли будущих исторических свидетелей, которые расскажут паломникам, что для них значит жить по соседству с уникальной в мировом масштабе хижиной. Кающиеся грешники их щедро благодарили в ответ, не скупясь на возгласы одобрения, слезы и мелкие подарки, что выливалось в полное религиозное единение. Без очевидцев история не существует: нужно бросить затравку, чтобы другие могли закончить рассказ.

Система, перегруженная всяческими ограничениями и запретами, пропагандой, наставлениями, культурными предубеждениями, стремительно возникающими обрядами, личной инициативой, которую следовало проявлять и которая учитывалась при распределении привилегий, – все это в совокупности выработало у абистанцев особый дух, и благодаря ему они непрерывно суетливо занимались неким делом, не зная о нем ровным счетом ничего.

Возможность встречать сияющих свежеобретенной святостью паломников по возвращении из долгого отсутствия, приветствовать их, потчевать разными лакомствами, принимать от них мелкие подарки – безделушку, прядь волос, какие-нибудь мощи – превратилась в шанс, который население и кандидаты на Благодень не упустили бы ни за что на свете. На рынке реликвий эти сокровища были бесценны. Но это еще не все: от милых сердцу паломников узнавали о разных чудесах, ведь путники своими глазами видели мир и его наисвятейшие места.

В прихотливом сплетении предрассудков и таинств Ожидание стало испытанием, которое кандидаты переживали со все возрастающим счастьем. Перво-наперво их учили тому, что терпение – синоним веры; это слово означает путь и цель, так же как и подчинение и покорность характеризуют истинно верующего. Поэтому в течение времени Ожидания, в каждое мгновение дня и ночи, под взглядами людей и Бога, следовало оставаться достойным среди достойных. Не было ни единого Ожидающего, которого с позором вычеркнули из блаженного списка кандидатов в паломничество по святым местам. Аппарат любил распространять подобные абсурдные байки, но они никого не обманывали: каждый знал, что народ верующих не станет укрывать лицемеров, ведь все понимали, что бдительность Аппарата неусыпна и любые инакомыслящие подлежат уничтожению еще до того, как их отравит намерение одурачить кого бы то ни было. Деза, провокация, агитпроп – все это несет с собой беду; народу нужны ясность и ободрение, а не ложные слухи или завуалированные угрозы. Аппарат в своем искусстве манипуляций заходил слишком далеко вплоть до того, что придумывал ложных врагов, которых затем до изнеможения разыскивал, чтобы в конце концов уничтожить своих же друзей.

Ати проникся настоящей любовью к паломникам, искателям приключений в дальних странствиях; он слушал их якобы с безразличным видом, чтобы не вспугнуть и не встревожить их чувствительные внутренние антенны, которые были всегда настороже, но, поддавшись порыву, не выдерживал и принимался, точно ребенок, жадно и настойчиво засыпать их вопросами «почему» и «как». Впрочем, его голод так и оставался неутоленным, в связи с чем чувство тревоги и возмущения только возрастало. Где-то возвышалась некая стена, которая мешала ему видеть дальше россказней несчастных поднадзорных странников, вынужденных распространять химеры по всей стране. Как ни ранила эта мысль, Ати не сомневался, что этот исступленный бред вложен в уста паломников теми, кто издалека, из глубины Аппарата контролирует их убогие мозги. Надежда и вера в чудеса – лучшее средство, чтобы посадить народ на цепь, ведь тот, кто верит, – тот боится, а кто боится – верит еще более слепо. Позже, во время мучительных размышлений, ему в голову пришла мысль: надо разорвать эту цепь, которая скрепляет веру с безумием, а истину со страхом, чтобы спастись от полного подавления.

Во мраке и суете огромных, переполненных больными палат им овладела странная и настойчивая тревога, от которой он затрепетал, как трепещут ночью лошади в стойле, чувствуя рыскающего вблизи хищника. Госпиталь показался ему прибежищем смерти. Ати запаниковал, и это чувство не оставляло его до самого рассвета, когда дневной свет рассеял копошащиеся ночные тени, а утренняя смена, переругиваясь и грохоча кастрюлями, приступила к работе. Гора всегда внушала ему страх: Ати был городским человеком, рожденным в пекле тесноты, а здесь он потел и задыхался в своей убогой кровати, не в силах вынести мощь и гигантские размеры Уа, а ее серные испарения душили его.

Однако именно гора его и вылечила. В санаторий Ати прибыл в жалком состоянии с тяжелой формой туберкулеза; он сплевывал кровь большими сгустками, совершенно обезумев от кашля и жара. А уже через год почти поправился. Лавина ледяного воздуха безжалостным огнем сжигала маленьких червей, которые пожирали его легкие, – так возвышенно описывали процесс больные, полагая, что вирус на самом деле исходит от Балиса Вероотступника, а выздоровление определяет божественная воля. Санитары, неотесанные жители гор, и не думали иначе; в строго определенное время они раздавали грубо скругленные пилюли и вызывающие рвоту отвары, не забывая обновлять талисманы, когда прибывали новички, появление которых сопровождалось невероятными слухами. Что же касается доктора, который со скоростью ветра пролетал раз в месяц, не проронив в сторону пациентов ни единого слова, разве что щелкнув пальцами, то никто не осмеливался даже задеть его взглядом. Он был не из народа – состоял в Аппарате. Когда появлялся врач, больные бормотали извинения и старались спрятаться в первую попавшуюся щель. Управляющий приютом очищал перед ним путь, размахивая в воздухе тростью. Ати знал об Аппарате только одно: этот орган, во имя Справедливого Братства и Аби, портрет которого украшал каждую стену страны от края до края, имел власть надо всем. Ах да, вышеупомянутый портрет, следует знать, являлся образом всего Абистана. На самом деле он представлял собой игру теней, вроде лица в негативном изображении, с магическим, ярким, как бриллиант, глазом в центре, наделенным такой волей, которая могла пробивать броню. Все знали, что Аби человек, причем из самых бедняков, но не такой человек, как прочие. Он был Посланцем Йолаха, прародителем всех верующих, наивысшим властителем мира, а в довершение всего милостью Божией и благодаря любви всего человечества он был бессмертен. И если никто никогда не видел его, это просто потому, что он излучал ослепляющий свет. Нет, на самом деле он был чересчур драгоценен, чтобы выставлять его на всеобщее обозрение. Вокруг его дворца на территории запретного района, который находился в центре Кодсабада, концентрировались сотни отлично вооруженных людей, расставленных непроницаемым кольцом, так что без разрешения Аппарата и муха не пролетела бы. Этих крепышей отбирали с момента рождения, их воспитывали под тщательным надзором Аппарата, они подчинялись исключительно ему, ничто не могло их отвлечь, ввести в соблазн, заставить отвернуться; они не знали сострадания, их жестокость была неумолима. Неизвестно, оставалось ли в них что-нибудь человеческое или мозг им удаляли еще при рождении, что могло бы объяснить их упрямство и одержимый взгляд. Простые люди, которые не упускали возможности дать меткое определение любому непонятному явлению, называли их Шутами Аби. Их считали выходцами из отдаленной южной провинции, из некоего оторванного от остального мира племени, которое якобы было связано с Аби каким-то невероятным обязательством. Племени люди тоже дали говорящее о многом имя: легаби, то есть легион Аби.