Рю Мураками - Хиты эпохи Сёва

– А ведь раньше мы никогда не обменивались мнениями, – произнесла она, – и даже не слушали друг друга.

– Да уж, – откликнулась Хенми Мидори. – И вроде как если внимательно слушаешь других, то действительно понимаешь, о чем они толкуют, вы заметили?

– И тогда ясно, что другой человек – тоже человек, – подытожила Такеучи Мидори.

Вот так, на исходе четвертого десятка своего существования на нашей планете, каждая из Мидори открыла для себя других людей. Уже поздно вечером, обсудив и выбрав способ отмщения, они взялись за руки и заплакали. Для представительниц уникальной нации, привычной разве что к «банзай-атакам», вечер выдался поистине революционным.

– Самое главное – чтобы нас не поймали.

Возвращаясь в очередной раз домой, Сугиока по обыкновению улыбался. Проходя мимо спального корпуса женского колледжа, он замедлил шаги и по привычке пристроился помочиться. Стена спального корпуса образовывала тупик, поэтому машин на улице было мало. Но что характерно, именно в это время, между тремя и четырьмя часами дня, бо́льшая часть студенток находилась во дворе. Для робкого в душе Сугиоки вряд ли нашлось бы лучшее место и время, чтобы продемонстрировать свою извращенную натуру и публично обоссать стену.

– Рассмотрев все варианты, я бы сказала, что лучше выбрать самый простой способ, но с небольшим подвывертом.

В тот день Сугиока играл в видеоигры в «Кидди касл». Но думал он только о грядущей вечеринке на квартире у Нобуэ, которая намечалась в следующий вечер. Он до сих пор не мог сдержать довольной ухмылки, вспоминая недавний свой триумф. Ведь никогда раньше, ни разу в жизни, Сугиока не оказывался в центре всеобщего внимания. И теперь его душу переполняла благодарность. «Но кого же мне благодарить? – невольно спросил он себя, и ответ пришел незамедлительно: – Кого еще, как не Первого Охотника?

Завтра темой вечеринки будет „Тяньтики окэса“ [5] Популярная песня 1950-х, название которой можно приблизительно перевести с японского как «Бей, барабан». и все благодаря мне, ведь именно я дал Като послушать ее. Великолепная песня, почти в блюзовом стиле: пусть она грустная, но приносит настоящее счастье, о чем и писал Первый Охотник: „Радость через печаль“. Вот куплю себе кроссовки и начну бегать трусцой по улицам этого гнилого умирающего города в поисках удачи. Все согласились, что убийство – клевая штука; в первый раз ни у кого не нашлось возражений, если не считать того случая с женщиной с потрясающей фигурой. А как было бы круто поступить с ней, как я поступил с той вонючей оба-сан! Но в одиночку у меня не выйдет, понадобится помощь всей компании. Да, именно: взаимопомощь! Что может быть важнее для каждого мужчины, чем укрепление дружеских уз?»

– А еще нужно держаться от него на расстоянии, правильно? Все-таки он мужик, и если подойти слишком близко, преимущество окажется на его стороне…

«Да и почему бы не поссать прямо здесь? Кто меня остановит – та страшненькая бледная немочь с первого курса, которая на днях чуть в обморок не хлопнулась, когда увидела мою сосиску? Ха!»

Сугиока придвинулся поближе к бетонной стене и расстегнул ширинку. Однако, едва вытащив член наружу, краем глаза он заметил на дороге женщину в красном шлеме, которая приближалась к нему на скутере по пустынной улице. На ней были черные штаны из искусственной кожи и такая же куртка, а в глубокой тени, отбрасываемой козырьком шлема, мерцала улыбка. Женщину звали Ивата Мидори. Она остановилась рядом с Сугиокой и произнесла:

– Здесь нельзя справлять нужду.

В ладони она сжимала длинную ручку от швабры, к которой изолентой был примотан острый как бритва, сияющий на солнце нож для сашими. И когда Сугиока развернулся, чтобы сказать: «А мне плевать», сверкающее лезвие в ту же секунду вонзилось ему в горло и вынырнуло обратно с резким поворотцем.

– Получай, – произнес женский голос, и скутер умчался прочь.

Когда скутер скрылся из виду, Сугиока был еще жив. Вообще-то он прожил еще целых две-три минуты, после того как из горла брызнул фонтан крови, и успел подумать: «Да что происходит?» Перед этим он впервые в жизни – о, ирония судьбы! – пытался взглянуть на вещи с абстрактной точки зрения. Перед его взором вставало то свинцовое, пасмурное, бессонное утро, армейский нож у горла оба-сан, лихое движение клинка в стиле настоящих «коммандос» из старых фильмов про войну, которые он так любил смотреть; он видел, как валится на мостовую тело жертвы. Все было будто в кино. В его воспоминаниях оба-сан падала долго-долго, как в замедленной съемке; нож превратился в детскую алюминиевую игрушечную саблю; улица сделалась не более реальной, чем граффити на школьной стене; игравшие на площадке дети превратились в мультяшных персонажей из битловской «Желтой подводной лодки», а солнце вдруг захлопало глазами и широко улыбнулось умирающему. И теперь, когда блестящее острие ножа для сашими рассекло кожу на горле и вонзилось вглубь почти на десять сантиметров, Сугиока испытал то же самое ощущение нереальности происходящего. Нож разрезал ткани и бесчисленные кровеносные сосуды, и Сугиоке показалось, что он раздвоился, и другой Сугиока наблюдает со стороны, как из шеи хлещет фонтан багровой жидкости, застилающий взгляд. Тот, другой Сугиока смеялся и говорил, что ничего страшного не произошло, и что все это лишь сон. Но почему картина так напоминала ту, которая недавно всплыла у него в памяти? Почему возникает такое странное ощущение ирреальности и когда убиваешь, и когда убивают тебя самого? Умирающий впервые в жизни силился доискаться до истины. Свет в его глазах стремительно угасал, а Сугиоке очень хотелось подольше поразмышлять над этой проблемой, а потом обсудить ее с Нобуэ, Исихарой и остальными, но внезапно он понял, что на самом деле он просто не хочет умирать. В самый последний момент его объял неописуемый ужас, но тогда, понятное дело, все уже было кончено.

В тот вечер заседание Общества Мидори сопровождалось непривычными доселе ликующими возгласами и взрывами смеха. Маленький домик на самой окраине Чофу, где на этот раз собрались подруги, оставил Такеучи Мидори бывший муж. Панельное зданьице было построено из современных материалов и блестело от крыши до фундамента, словно на картинке. На первом этаже размещалась только малюсенькая кухня и комната площадью в десять татами, в которой и происходило сборище.

Почетное место занимала Ивата Мидори, восседая со всеми удобствами аж на трех подушках. Перед ней теснились многочисленные бутылки и тарелки с деликатесами. Остальные Мидори то и дело кланялись, смеялись и непрерывно повторяли: «Ватаа-са́ма [6] Сама – уважительный именной суффикс. Ватаа-сама! Веди нас к Свету!», передавая друг другу бутылки «Шато Латур 1987» и «Шабли Премьер Гран Крю». Вино было куплено в складчину в дорогущем магазине «Сейдзё Исии». Подруги так хохотали, что на глазах у них выступили слезы. Они странным образом вдруг утратили привычку говорить одновременно на разные темы. Неоспоримый факт: Мидори полностью изменились.