Тереза Браун - Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

– И то правда, – говорит он. Перекатывается на край своей кровати, а я наклоняюсь к его груди, чтобы достать до катетера Хикмана, выступающего у него из верхней части груди справа. У катетера имеются три отдельных входных отверстия в виде трубок, которые называются просветами, так что мы называем этот катетер трехпросветным катетером Хикмана. Я выключаю его инфузионный (или шприцевой) насос, после чего отсоединяю капельницу от катетера и аккуратно надеваю на конец трубки капельницы стерильный красный пластиковый колпачок, который уже успела достать из своего кармана и открыть. После этого я протираю спиртовой салфеткой верхнюю часть просвета катетера и ввожу в него весь физраствор в шприце, который я тоже только что достала из своей упаковки. Это стандартная процедура, призванная защитить капельницу от попадания микробов и обеспечить ей нормальную и стабильную работу.

– Хотите, чтобы я заклеила? – спрашиваю я. Поверх катетера накладывается повязка, и мы обычно накрываем ее водонепроницаемой пленкой, чтобы она не намокла, когда пациент моется. Мокрые бинты – самая что ни на есть благодатная почва для болезнетворных бактерий.

– Да нет, не нужно, – отвечает женщина. – Мы разработали свою собственную систему и пользуемся самоклеящейся пленкой.

– Удивительно, как у меня вообще на груди остались хоть какие-то волосы! – кричит мне вслед ее муж, когда я оборачиваюсь, чтобы уйти, однако тут же смеется, когда его жена подходит к нему с пленкой в руках.

Вот как бывает, когда двери больницы круглосуточно открыты для посетителей.

Родственники наших пациентов остаются на ночь, завтракают, обедают и ужинают вместе с ними, подтрунивают, ругаются, шутят, а порой придумывают свои собственные способы что-то делать, которые упрощают им – а заодно и нам – жизнь.

Сьюзи в коридоре уже нет, однако я вижу ее в палате у другого пациента: она помогает ему разместиться на каталке, удерживаемой коллегой в характерном для персонала операционной голубовато-сером костюме и с прозрачной шапочкой на голове.

Я просовываю внутрь голову.

– Что тут происходит?

– Они готовы его принять, – объясняет Сьюзи, – сказали отправить тромбоциты вниз вместе с техником, – она кивает в сторону удерживающей каталку женщины. – И они уже сами их подвесят.

Это означает, что операционные медсестры сами все проверят и введут тромбоциты.

– Ночью ему уже дали два пакета, так что с ним все должно быть в порядке.

Слово «в порядке» она сказала особенно решительным тоном и подбадривающе улыбнулась своему пациенту.

– Тогда ладно. Увидимся.

Я возвращаюсь в свой блок, и над дверью в палату Шейлы загорается свет. Я также слышу сопровождающий его звон. В начале дежурства он кажется мягким, расслабляющим, мелодичным, однако к концу смены мне больше всего на свете будет хотеться, чтобы этот звук прекратился. Как бы то ни было, этот вызов звучит ненавязчиво, и я, свежая и бодрая, охотно готова прийти на помощь.

Шейла для меня самая настоящая загадка, и мне хочется получше разобраться в ее болезни. Механизм свертывания крови у человека представляет собой невероятно сложную цепочку химических процессов, которую принято называть каскадом. Стоит человеку просто порезаться бумагой, как запускаются две уникальные реакции с участием белков, называемых факторами свертывания крови, которые, в свою очередь, активируют вещество под названием протромбин, впоследствии превращающееся в фибрин. Нити фибрина формируют физический каркас тромба, к которому прицепляются тромбоциты, тем самым останавливая кровотечение. Ошибка в любом из этих процессов может привести к плохой свертываемости крови либо, как в случае с Шейлой, к тому, что она будет сворачиваться, когда это не нужно. Это одна из тех ситуаций, что описывается в старом английском стишке, где из-за отсутствия гвоздя теряется подкова, падает лошадь, армия терпит поражение и враг захватывает город [3] Это стихотворение есть в вольном переводе Маршака «Гвоздь и подкова»: «Не было гвоздя – Подкова Пропала. Не было подковы – Лошадь Захромала. Лошадь захромала – Командир Убит. Конница разбита – Армия Бежит. Враг вступает в город, Пленных не щадя, Оттого, что в кузнице Не было гвоздя». . Каждый этап каскада свертывания крови должен происходить определенным образом, чтобы кровь у пациента сворачивалась.

Я уверена, что Шейла сейчас уставшая после поездки на «Скорой» посреди ночи, так что если она и нажала на кнопку вызова, то это должно быть что-то по-настоящему важное.

В каждом блоке на нашем этаже четыре палаты, и мы обычно плотно закрываем двери в каждую из палат, чтобы поддерживать в них повышенное давление, препятствующее попаданию туда микробов,из-за которых наши пациенты с подавленным иммунитетом могут тяжело заболеть. Когда двери остаются открытыми слишком долго, срабатывает оглушительный сигнал тревоги. Закрытые двери надежно защищают моих пациентов от всякой заразы, однако в то же время лишают меня возможности быстренько заглянуть внутрь, чтобы проверить, как их дела.

Я толкаю тяжелую дверь, ведущую в палату к Шейле, стараясь при этом быть как можно тише с металлической щеколдой, хотя и понимаю, что раз она нажала на кнопку вызова, то уж точно не спит. В ее палате темно, и она с головой укуталась двумя одеялами.

– Шейла? Меня зовут Тереза, и сегодня я буду твоей медсестрой.

Из-под одеяла неуверенно высовывается рука, и я, снова обработав руки антисептиком и надев перчатки, иду к ее кровати.

– Болит, – говорит она заглушенным одеялами высоким и страдальческим голосом.

– Живот?

– Болит, – повторяет она, и я вижу, как она кивает под одеялом.

– Я принесу тебе что-нибудь от боли, – говорю я ей.

Это один из моих излюбленных больничных эвфемизмов: я принесу тебе что-нибудь от боли.Может быть, чашечку горячего какао, плюшевого кролика со свисающими ушками, теплый компресс. Нет уж, в данном случае под чем-нибудь подразумеваются наркотики: викодин, оксикодон, дилаудид, морфин. Мы раздаем эти препараты, словно конфеты на Хэллоуин – наши пациенты нуждаются в них.

Выйдя из палаты Шейлы, я натыкаюсь на клинического ординатора онкологии – врача, специализирующегося на лечении рака, который проходит обучение, чтобы стать штатным врачом отделения онкологии, – он собирается зайти к ней в палату. Это добрый и толковый врач, но при необходимости принятия решения он постоянно колеблется, каким бы незначительным оно ни было. Сложно понять, связано ли это с тем, что он недостаточно уверен в себе, или же является следствием его плохого знания английского – а может быть, потому, что ему просто искренне нравится узнавать мнение медсестер. Хочется надеяться, что причина именно в этом.