Лиза Гарднер - Ничего не бойся

Ди-Ди мгновенно все поняла, когда физиотерапевт чуть ли не повис на перилах, напрягая каждый мускул левой руки, плеча и шеи. Детектив ничего не могла с собой поделать, она вздрогнула, отвернулась и еще плотнее прижала к телу руку.

– Ди-Ди упала на спину, – безоговорочным тоном заявил Рассел. – Она резко ухватилась за перила, чтобы хоть как-то себя удержать. От перегрузки рука неестественно вывернулась, что привело к отрывному перелому плечевой кости. Вдобавок к этому шея не вынесла внезапного рывка и тоже, в свою очередь, получила серьезное повреждение.

Затем от резкой и мучительной боли в плече и шее Ди-Ди ослабила хватку и, окончательно потеряв равновесие, рухнула вниз, изрядно приложившись головой об основание лестницы. Это всего лишь мои догадки, но, по крайней мере, они объясняют многочисленные синяки и сотрясение мозга.

Физиотерапевт посмотрел на Ди-Ди.

– Я ничего не упустил? Думаю, дело обстояло примерно так.

Детектив покачала головой. Взгляд Рассела был полон теплоты, даже сочувствия, но ей это не помогало, скорее наоборот. Она больше не хотела находиться здесь, в этом доме, в этом коридоре, полном мрачных отголосков ее памяти.

– Как ты оказалась спиной к лестничной площадке? – спросил Алекс.

Ди-Ди оглянулась. Полицейские до сих пор находились у самого края лестницы, и каждый из них смотрел перед собой, чтобы ненароком не оступиться и не повторить судьбу Уоррен.

– Я обернулась назад, – прошептала она.

Коллеги во все глаза смотрели на нее.

Ди-Ди повернулась, вглядываясь в глубь коридора, в сторону раскрытой спальни. Невыносимый запах крови… Длинные темные пальцы, которые ночь тянула к ней из-под своего плаща… В тот момент Ди-Ди не думала о том, чтобы что-то увидеть. Она хотела почувствовать… А затем…

– Я что-то услышала.

– Что-то? – хрипло переспросил Фил. – Или кого-то?

– Я… я не знаю. Я обернулась… а затем… затем упала.

– Нет.

– Что? – Ди-Ди повернулась к Расселу, который до сих пор стоял на середине лестницы.

Под взглядами четверых полицейских физиотерапевт смущенно покраснел.

– Я имею в виду, что вряд ли все было так.

– В смысле?

– Твое ранение – отрывной перелом – штука редкая. Это происходит, когда сухожилие под сильным воздействием разрывает костную ткань в том месте, где кость соединяется с мышцей. Все-таки наши кости весьма прочные, – продолжал Рассел будничным тоном, словно сообщал нечто очевидное. – Небольшого усилия не хватит, чтобы сухожилие оторвало кусок кости. Дело обстоит куда сложнее. Такое повреждение ты могла получить, только если бы прыгнула с разбега и зацепилась рукой за перила. Понимаешь? Лично я сразу бы так и подумал, вот только ты находилась спиной к лестнице…

– О боже… – прошептала Ди-Ди. – Я не упала…

– Именно. – Алекс обнял ее за плечи. – Тебя столкнули.

– Папочка поговаривал, что кровь значит любовь. И смеялся… а затем вонзал лезвие еще глубже… Ему нравилось смотреть, как кровь медленно стекает по запястью… «В этом деле не нужно спешки, – шептал он. – Не торопись… насладись зрелищем».

Голос Шаны стих. Она больше не смотрела на меня, теперь ее взгляд сфокусировался в одной точке на голой белой стене. Больничная палата была такой же мрачной, как и тюремная камера, единственное различие составляла кровать, на которой поблескивали металлические фиксаторы для запястий и лодыжек.

По словам суперинтенданта МакКиннон, сестру нашли в камере во время утренней переклички. Она лежала в углу, свернувшись калачиком, что было для нее не свойственно. Она не откликалась на вербальные сигналы, и поэтому охранники, прикрываясь матрасами, как щитами, вошли в ее камеру. Все эти приготовления заняли много времени, но сестра сама виновата. На ее совести уже двое убитых охранников и сокамерница, так что, зная ее репутацию, никто не хотел лишний раз рисковать.

А если говорить точнее, то местных охранников больше беспокоила их собственная безопасность, чем жизнь моей сестры.

Суперинтендант МакКиннон сказала, что еще пять минут – и Шана умерла бы от потери крови. Не могу точно сказать, гордилась суперинтендант тем, что ее подчиненные успели вовремя, или жалела об этом. Когда дело касается моей сестры, ни в чем нельзя быть уверенной до конца.

Шана сделала из своей зубной щетки заточку, очень маленькую и очень острую. Не самая удобная штука, чтобы кого-то ранить, но идеальная, чтобы вскрыть свою собственную бедренную артерию. Хотела бы я притвориться, будто удивлена, однако это была уже четвертая попытка суицида… И каждый раз сестра пыталась вскрыть себе вены самодельным лезвием. Как-то раз я спросила, действительно ли она хочет умереть, но в ответ Шана лишь пожала плечами. Иными словами, она не была нацелена на конкретный результат, просто ей нужно хоть что-то разрезать. А поскольку она сидела в одиночной камере, выбора особого не было.

Теперь сестра лежала под наркозом в больничной палате. Врачи подлатали ее, поставили капельницу и оставили отдыхать. Вскоре они отправят ее обратно в камеру, где Шана, подобно одичавшему зверю, будет проводить в заточении двадцать три часа в сутки. Но пока она здесь, выдался неплохой момент. Благодаря обезболивающим и огромной потере крови, сестра вполне спокойно разговаривала о нашей семье. Я же стояла рядом, отмечая для себя кое-что в уме.

– Так это Гарри? – спросила я нарочито ровным тоном, мысленно представляя, как наш биологический отец рассекает ножом руку старшей дочери.

– Кровь значит любовь, а любовь значит кровь, – пропела Шана. – Папочка очень сильно меня любил.

– Так вот что это было. – Я указала на ее перевязанное бедро. – Акт любви к себе?

Сестра хихикнула:

– Хочешь узнать, получила ли я от этого удовольствие?

– Получила?

– Ну-у, – улыбнулась Шана, – ты сама попробуй. Под давлением ножа кожа рассекается, как перезревший фрукт. Секунда, и ты чувствуешь горячий поток крови. М-м-м, какое это ощущение. Но словами этого не передать, попробуй сама.

– Я не чувствую боли, забыла?

– Но ведь это не боль, сестренка. Что угодно, но только не боль.

– Это слова отца.

– Ты просто завидуешь, что я помню его, а ты нет.

– Тебе было только четыре. Я не верю, что ты его помнишь.

– Но я помню. Еще как. А ты нет, и поэтому ненавидишь меня. Ты ведь знаешь, что папочка любил меня сильнее.

Шана вздохнула. Ее взор остекленел, казалось, что сейчас она не со мной, а где-то в другом месте. Например, в крохотном домике, где мы с ней когда-то жили. В отличие от сестры, я помнила его только по фотографиям из газет. Спальня моих родителей, в которой единственным предметом мебели был грязный матрас, разложенный прямо на деревянном полу. По всему периметру комнаты валялись груды каких-то лохмотьев, грязное постельное белье, упаковки от полуфабрикатов. В углу стояло старое автомобильное кресло, в котором, согласно полицейским рапортам, спала я.