Алан Брэдли - Трижды пестрый кот мяукнул

Как он оказался в таком состоянии, подвешенный, словно ястреб в силках, и беспомощно пытавшийся высвободиться, пока его не освободила смерть?

Точно так же когда-то распяли апостола Андрея. Я вспомнила эту историю, которую слышала, когда несколько лет назад в составе группы девочек-скаутов посетила пресвитерианскую церковь в Хинли. Хотя сама по себе поездка оказалась сущей потерей времени, огромные витражи за кафедрой и «общий стол», как пресвитерианцы называют алтарь, были очень любопытными.

Центральный витраж изображал апостола Андрея, прикованного к кресту и раскинувшего руки-ноги в стороны, словно парашютист, у которого еще не раскрылся парашют.

Но мистер Сэмбридж, в отличие от апостола Андрея, который, по крайней мере, умер стоя, был распят вверх ногами.

Я вспомнила, что вверх ногами распяли апостола Павла по его же просьбе.

Все это ужасно интересно. Наверняка такая поразительная смерть в такой невероятной позиции, постигшая резчика, специализировавшегося на библейских сюжетах, не может быть совпадением. Таится ли здесь некое послание, имеющее отношение к его прошлому?

Первым моим порывом было помчаться за помощью. Но даже человеку, менее знакомому со смертью, чем я, очевидно, что мистеру Сэмбриджу уже не поможешь.

И я была почти уверена, что в Торнфильд-Чейзе нет телефона. Я не видела его, пока осматривала комнату на первом этаже. И наверняка, если бы здесь был телефон, Синтия или викарий позвонили, а не посылали бы письмо.

Для доктора и скорой помощи уже поздно. Мистеру Сэмбриджу уже ничем не помочь.

Какое-то время он будет в полном моем распоряжении.

Теперь я могу признаться, что в тот момент меня охватило ощущение невероятного облегчения, как будто после долгой ночи, наконец, взошло солнце. Должно быть, так чувствовал себя Атлант, когда какой-то добрый самаритянин сжалился над ним и избавил его от тяжести небесного свода.

В последнее время я была сама не своя. Не люблю это признавать, но события последних месяцев плохо сказались на мне. Я перестала быть той Флавией де Люс, какой была всегда. К добру это или нет, пока непонятно, но пока я не научилась с этим справляться, мне казалось, будто я несу на себе всю тяжесть мира.

Я хочу узнать, кто я, пока не стало слишком поздно, пока я не перестала быть человеком, которым была раньше, до того, как превращусь в кого-то другого. Хотя порой мне кажется, что это отчаянная гонка против времени, а иной раз – что все это яйца выеденного не стоит.

Но сейчас за одну секунду, внезапно, в мгновение ока все изменилось.

Где-то во вселенной головешка провалилась сквозь решетку камина и выскочила наружу.

Но ни одна из этих старых избитых фраз не передает скорость, с которой наступили перемены.

Не успели бы вы щелкнуть пальцами, как я ощутила, что снова такая, как раньше, как будто в моих туфлях оказалась другая Флавия де Люс.

Нет… не другая Флавия де Люс, а прежняя, только хладнокровная и непоколебимая.

Поразительно, как вдохновляет порою лицезрение трупа.

Я лизнула воображаемый карандаш и начала делать заметки.

Возраст: на первый взгляд, около семидесяти. В организации девочек-скаутов нас учили определять возраст не только по физическим особенностям, но и с помощью сравнения. Этот метод помог мне понять, что этот человек намного старше моего пятидесятилетнего отца, но моложе девяностолетнего Кэнона Истлейка, которому прошлым летом в Святом Танкреде преподнесли кошелек с деньгами за его полувековую службу в строительном фонде.

Я отметила главные особенности: седые волосы, густую седую бороду, морщины на лице (которое сейчас потемнело и отекло под воздействием силы тяжести), выцветшие серые глаза (да, они были открыты и смотрели на меня), кустистые брови и растительность в ушах.

Я с любопытством засунула палец ему в рот, на удивление теплый, и вспомнила, что с губ мертвеца нельзя снять отпечатки пальцев. Для своего возраста у мистера Сэмбриджа имелся замечательный набор зубов – то ли собственных, то ли дорогих искусственных, я не могла определить.

Проведя много мучительных часов в стоматологическом кабинете на Фаррингтон-стрит, я могла только уважать и ненавидеть человека с таким прекрасным комплектом зубов.

«Для начала сойдет, хотя можно было бы и продолжить изыскания», – подумала я.

Моя задача усложнялась положением тела и приливом крови к голове мертвеца.

Снять его с двери я не могла. Если я чему-то научилась у инспектора Хьюитта, так это тому, что не надо передвигать трупы.

При воспоминании о старом друге я вспыхнула. О, как это будет прекрасно – позвонить ему и рассказать потрясающую новость о смерти мистера Сэмбриджа! Но перед тем как это сделать и со спокойной душой насладиться искренней и чистосердечной похвалой инспектора, я должна уничтожить следы своего собственного расследования.

Перед тем как передать дело в руки полиции, надо еще многое сделать, и лучше поторапливаться. Мне нужно вернуться в Букшоу до приезда такси, которое отвезет нас к отцу в Хинли. Это откладывать нельзя.

Также не следует исключать факт, что кто-нибудь, например, почтальон, явится в Торнфильд-Чейз и обнаружит меня над трупом мистера Сэмбриджа.

Меня, как пить дать, выдаст «Глэдис», стоящая во дворе. Нет времени прятать ее, и если меня поймают в этот момент, мне будет трудно оправдаться.

Нет, лучше всего продолжать свои изыскания и надеяться на лучшее.

Однажды отец сказал нам: «Даже в самых отчаянных ситуациях нужно ставить результат на первое место».

И он прав. О, как мудр мой отец.

Результат – это все.

Первая сложность заключалась в том, что мне надо внимательно изучить лицо мистера Сэмбриджа, при том, что он висит вверх ногами и, как я уже сказала, я не имею ни малейшей возможности снять его с двери.

Решение пришло сразу же. Я шагнула в сторону, вытянула руки над головой, наклонилась вбок, уперлась правой ладонью в ковер и рывком подняла себя ногами вверх, оказавшись лицом к лицу с трупом.

Совсем другое дело!

Он тут же показался мне более человечным, несмотря на гримасу. Такое впечатление, будто все встало на свои места.

« Должно быть, у нас есть участок мозга, – подумала я, – отвечающий за узнавание человеческих лиц: участок, который отключается, если лицо перевернуто. Надо не забыть исследовать эту гипотезу в более удобное время».

Но сейчас я с изумлением поняла, что уже видела это лицо.

Грива седых волос, высокий выпуклый лоб, длинные уши и грустные глаза вызвали давно забытое воспоминание. Но я не могла вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах.

« Сейчас не время», – подумала я.

Лицо мертвеца было так близко, что я видела его словно под микроскопом: поры на носу (широкие, но чистые), красные точки лопнувших сосудов, распространявшиеся во все стороны, словно карта Амазонки и ее притоков.