Ной Хоули - Хороший отец

– Что нам делать?

– Найдем адвоката, – сказал я. – Не говорить ничего, что может повредить Дэнни.

– Адвокат мне не по карману.

– Возьми в долг, – отрезал я. – Часы тикают. Они будут добиваться смертного приговора. Им иначе нельзя. Я скорее продам все, что у меня есть, чем допущу это.

Она смотрела на меня из-под челки, как в первую нашу встречу.

– А если это он?

– Это не он. Ты сама сказала – он мухи не убьет.

– Друзья не хотят со мной разговаривать, – пожаловалась она. – Они очень политически активные. В восторге от Сигрэма. Как будто Дэнни в самого Иисуса стрелял.

– Он ни в кого не стрелял. Перестань.

– Ты не понимаешь. Это Малибу. Люди обнимаются с деревьями. Годами не снимают гневных стикеров с бампера. Этот парень был нашим спасением.

– Не расклеивайся, – посоветовал я. – Дэнни не помогут кадры с нервным срывом его матери-хиппи.

На нас уже несколько минут посматривали сидевшие за соседним столиком старики. Эллен отвечала им ледяным взглядом.

– Ты куда смотришь? – Я покачал головой. – О чем я сейчас говорил?

Она пожала плечами. Эллен всю жизнь претендовала на звание артистической натуры. Она еще не создала ни одной скульптуры, ни одной картины – ничего.

Я не знал тогда, что в следующие недели мы с ней будем возвращаться к каждому году жизни Дэнни в поисках подсказки. Она будет звонить мне среди ночи, часто в слезах.

«Помнишь, у него был жар в два года?»

Или: «Как звали того толстого мальчишку? Знаешь, Дэнни иногда возвращался из школы с синяком под глазом или разбитым носом, но мне не рассказывал, что случилось. Как те ребята из «Колумбайн», да? Их унижали в школе, пока они не пришли с полными ранцами оружия».

Я буду уносить телефон в ванную и оттуда успокаивать ее.

«Наш сын невиновен, – буду твердить я ей. – Он ни в кого не стрелял».

«Но ведь что-то есть, – будет возражать она. – У него с головой не в порядке. Кто бросает учебу ради года бродяжничества? Он часто сам не знал, куда едет и что с ним происходит».

«Если ты его любишь, – буду уговаривать я, – просто поддержи. Не слушай никого».

Будто любовь сильнее фактов, общественного мнения, жажды крови.

Сейчас, в столовой, она утерла слезы и постаралась собраться. Спросила:

– Как Фрэн?

– Хорошо. И близнецы тоже. Но, боюсь, нам придется переехать. Что ждет ребят в школе, где все про них знают?

– Куда вы денетесь? Всюду будут знать. Разве что в Бирму.

– В Мьянму.

– Что?

– Она теперь называется Мьянма.

Она не нашлась с ответом. Мы смотрели, как взлетают и скользят вниз серферы, черные точки на белых гребнях. Для них это был прекрасный калифорнийский денек. С их точки зрения, есть прибой – и все просто. Мне всегда хотелось научиться серфингу. Я втайне фантазировал, как где-нибудь после сорока сбегу в Мексику качаться на прибое, буду питаться рыбными тако, спать на песке. Теперь я знал, что этого не будет. Воздушные шарики мечты сдулись навсегда. Мир стал пустыней, где надо выживать, а не наслаждаться жизнью. Не прошло и суток, как все мои фантазии рухнули.

– Когда он был маленьким, – заговорила Эллен, – любил спать у меня на животе. Мы с ним дремали на диване, пока ты был на работе. Я и теперь чувствую, как он лежит и мурлычет словно котенок.

Мы сидели под теплым калифорнийским солнцем и смотрели на серферов – врач и его первая жена, контуженная, как сбитый машиной олень.

– Это все ты виноват, – вдруг сказала она.

– Я?

– Это твой негодный дядюшка. Это в генах.

Я уставился на нее. Она говорила о сводном брате моего отца, который попал в тюрьму за непредумышленное убийство. В начале пятидесятых он убил кассира при неудачном ограблении магазина.

– Прежде всего, – сказал я, – наш сын никого не убивал. Дальше, Элрой был деревенским ребенком с заметной умственной отсталостью. Между ними нет ничего общего. А если бы и было, нет абсолютно никаких научных данных в пользу наследственности убийства.

– Тогда как это объяснить? Он был хорошим мальчиком. Мы были хорошими родителями. Ведь были, разве нет? Не идеальными… развод и вообще… жизнь. Но разводятся многие, а их дети не…

Она закрыла лицо руками. Я на минуту оставил ее в покое. Подошла официантка, налила мне свежего кофе.

– Я нанимаю Дэнни защитника, – сказал я, когда девушка отошла. – И экспертов, сколько бы это ни стоило. Мы будем драться.

– Я боюсь, – призналась Эллен. – Знаешь, бывают моменты, когда кажется, что все рухнуло. Знаешь, от них уже не оправиться, и через пять лет в какой-нибудь местной газетенке появится заметка «Где они сейчас», и в ней ты будешь спившимся обитателем трейлера. А я не смогу. У меня аллергия на запах фанеры.

– Эллен!

Она смотрела на меня. Я всегда был благоразумным. Она всегда была мечтательницей.

– Ты его мать, – сказал я. – Для него ты должна быть сильной. Мы сумеем все исправить.

– Нет, – сказала она, – думаю, не сумеем.

Он бросил колледж в марте. Решил, что зря тратит время. Он много спал, пропускал занятия. Это не депрессия, говорил он. Просто скучно. Его сосед по комнате, беседуя с Секретной службой, сказал, что ни разу не видел, чтобы Дэниел сплевывал, почистив зубы. Сказал, что Дэнни просто гонял по рту воду с зубной пастой и проглатывал. Правда ли? Где Дэнни этому научился? Сказано ведь на упаковке: «Не глотать».

Утром во вторник, 12 марта, за пятнадцать месяцев до расстрела Сигрэма в Лос-Анджелесе, Дэнни собрал вещи. Подвел свою потертую желтую «хонду» к главному входу общежития. Отказавшись от помощи ребят в холле, стянул сундучок по лестнице и проволок через площадку. Длинный прямоугольный ящик, который он кантовал со стороны на сторону, разбудил студентов по всем комнатам.

Дэниел завел в колледже друзей. Встречался с девушками – с некоторыми по нескольку месяцев, но ни одну не предупредил, что уезжает. И нам, родным, не позвонил. Просто в десять пятнадцать свежего мартовского утра он загрузил сундучок в багажник горбатой «хонды» и уехал.

Он двигался на запад, через мост Среднего Гудзона по трассе 9W. Держал на север вдоль реки Гудзон до самого Олбани. Потом свернул на I-90 на запад через Сиракузы. Там еще лежал снег. Солнце стояло над горизонтом твердым плоским диском. Он подумывал взять севернее, к озеру Онтарио. Хотел посмотреть, как льдинки бьются о берег, но все же остался на дороге к западу. Проехал так близко от озера Эри, что ощутил летящий над водой арктический ветер. Проспал ночь на продавленной кровати мотеля «Кроун-Инн» в Миллбери, Огайо. Тогда он еще пользовался кредитными картами.

Судя по чекам, машину он заправил под Буффало штата Нью-Йорк. По чекам же, в ту ночь смотрел кино, «Апокалипсис» Мела Гибсона, – заплатил за просмотр в 1:15 ночи 13 марта. О чем он думал, когда смотрел в плоском вымерзшем Огайо тропическую картину о гибели цивилизации? Я сам потом несколько раз пересмотрел этот фильм. Молча смотрел на головы, катящиеся по ступеням древнего храма Майя. Видел пугающее рождение воды и атаку черной пантеры. Персонажи носили набедренные повязки и говорили на мертвых диалектах. Что это означало? Почему он выбрал этот фильм? О чем должен был думать Дэнни, когда лежал в полудреме, еще видя убегающую под колеса дорогу и чувствуя в мышцах вибрацию мотора?