Сара Пинборо - В её глазах

Я беру пригоршню чипсов. Софи делает то же самое.

– Худоба больше не в моде, – произносим мы синхронно и, засыпав чипсы в рот, вновь принимаемся давиться хохотом.

Я вспоминаю, как пряталась от него в туалете, в панике и растерянности. Умора. Вся эта история – сплошная умора. Конечно, завтра с утра, когда все выплывет наружу, мне, скорее всего, будет далеко не так весело, но пока что я могу смеяться сколько хочу. Над чем еще смеяться, если не над собственными промахами?

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я позже, когда бутылка вина уже распита и вечер плавно подходит к концу. – Крутишь романы? Разве ты не счастлива с Джеем?

– Ну конечно счастлива, – отвечает Софи. – Я люблю его. Я же не все время ему изменяю.

Скорее всего, это правда. Она ведь актриса, она иной раз любит преувеличить ради красного словца.

– Но зачем вообще это делать?

Как ни странно, мы вообще практически никогда не обсуждаем эту тему. Она знает, что мне это неприятно, не потому, что она изменяет мужу – это, в конце концов, ее дело, – просто я знакома с Джеем и он мне нравится. Он ей подходит. Без него она бы пропала. Как, собственно, и было до него.

– У меня потребность в сексе выше, чем у него, – произносит она наконец. – И вообще, брак – это не про секс. Брак – это про то, чтобы быть рядом со своим лучшим другом. Джей – мой лучший друг. Но мы вместе уже пятнадцать лет. Страсть остывает. Нет, конечно, мы все еще этим занимаемся иногда, но уже не так, как это было раньше. Появление ребенка тоже все меняет. Когда за многие годы уже привык смотреть друг на друга как на родителей, а не как на любовников, трудно вернуть былой огонь.

Я думаю о собственном непродолжительном браке. В нашем случае страсть угаснуть не успела. Но это не помешало моему мужу через четыре года уйти к другой. Нашему сыну тогда едва исполнилось два. Наверное, Софи права. Я-то никогда не считала моего бывшего, Иэна, своим лучшим другом.

– Как-то это все грустно.

Я действительно так считаю.

– Как думаешь, он когда-нибудь тебе изменял? – спрашиваю я.

– Ну, увлечения у него определенно бывали. Была одна певичка, с которой он когда-то давно работал. Думаю, между ними на какое-то время что-то возникло. Но в любом случае это на нас не отражалось. По крайней мере, так, чтобы это стало заметно.

В ее изложении это звучит так рассудительно. А я могу лишь думать о боли предательства, которую испытала, когда ушел Иэн. О том, как это сказалось на моей самооценке. О том, какой никчемной я себя чувствовала в первые дни. Какой уродливой. Мимолетный роман, ради которого он меня бросил, продлился не слишком долго, но легче от этого мне не стало.

– Мне никогда этого не понять, – вздыхаю я.

– У всех есть секреты, Лу, – говорит она. – У каждого человека должно быть право на свои секреты. Невозможно узнать о человеке совсем все до конца. Ты сойдешь с ума, если будешь пытаться.

Когда она уходит, я убираю следы наших посиделок, а сама думаю: может, это Джей изменил ей первым? Может, это и есть тот секрет, который стоит за всеми ее постельными приключениями. Может, она делает все это ради того, чтобы почувствовать себя лучше или тайно поквитаться с ним. Кто знает? Наверное, я просто слишком много думаю. Я в этом деле большой специалист. Каждому свое, напоминаю я себе. Она, кажется, вполне счастлива, и мне этого довольно.

Сейчас всего-то чуть больше половины одиннадцатого, но я валюсь с ног. На минутку заглянув к Адаму, тихонько любуюсь им во сне – он безмятежно посапывает, свернувшись клубочком под одеялом с рисунком из «Звездных войн» и прижав к себе плюшевого мишку Паддингтона. Потом прикрываю дверь и ухожу к себе.

Просыпаюсь в темноте посреди ванной, стоя перед зеркалом. Не успеваю понять, где нахожусь, как пульсирующей болью заявляет о себе голень, которую я умудрилась ушибить о невысокую корзину для грязного белья в углу. Сердце учащенно колотится, лоб в испарине. Мало-помалу реальность начинает обретать истинные очертания, и ночной кошмар рассеивается, оставляя в памяти лишь обрывочные воспоминания. Впрочем, я знаю, что в нем было. Снится мне всегда одно и то же.

Огромное здание, то ли старинная больница, то ли сиротский приют. Заброшенное. Где-то там, внутри, заперт Адам, и я знаю, знаю совершенно точно, что, если я не смогу добраться до него, он умрет. Он зовет меня, перепуганный до смерти. Ему угрожает что-то страшное. Я бегу по коридорам, пытаясь отыскать его, и со стен и потолков ко мне тянутся тени, точно щупальца ожившего чудовищного зла, населяющего это здание. Они обвиваются вокруг меня, обездвиживают. В ушах, заглушая все, звучит крик Адама, и я пытаюсь вырваться из этих темных липких щупалец, исполненных решимости не дать мне прорваться к моему сыну, задушить меня и затащить в бескрайнюю тьму. Отвратительный сон. Он привязался ко мне, как тени из самого кошмара. Подробности могут слегка меняться от ночи к ночи, но сюжет неизменно один и тот же. Сколько бы раз он мне ни снился, я никогда не смогу к нему привыкнуть.

Ночные кошмары начались не после рождения Адама – они были у меня всегда, сколько себя помню, но до него я боролась за собственную жизнь. Оглядываясь назад, должна заявить, что это были цветочки, хотя тогда я бы так не сказала. Эти кошмары – проклятие всей моей жизни. Они лишают меня всякой возможности выспаться ночью, как будто жизнь одинокой матери и без них недостаточно утомительна.

В этот раз я зашла дальше, чем в последнее время. Обычно я просыпаюсь в полной растерянности, стоя либо у своей постели, либо у постели Адама, зачастую на середине какой-нибудь бессмысленной, полной ужаса фразы. Это случается с такой регулярностью, что он даже не пугается, если я его бужу. С другой стороны, он унаследовал от своего отца трезвый склад ума. К счастью, благодаря ему я могу смотреть на это все с юмором.

Включаю свет, гляжу в зеркало и издаю стон. Под глазами у меня темные мешки, замаскировать которые будет не под силу ни одному тональному крему. Во всяком случае, при дневном свете. Ну и ладно. Напоминаю себе: нет никакой разницы, что обо мне подумает мужчина-из-бара, по совместительству вот-черт-он-мой-новый-женатый-начальник. Будем надеяться, что он достаточно смутится, чтобы весь день меня избегать. Однако же под ложечкой у меня до сих пор сосет, а голова гудит от выпитого вина и выкуренных сигарет.

«Давай, соберись, – говорю я себе. – Через день-другой все это позабудется. Просто иди и делай свою работу».

Времени всего четыре утра, и я, попив воды, выключаю свет и залезаю обратно в постель в надежде по крайней мере подремать до шести, когда прозвенит будильник. Я отказываюсь думать о вкусе его губ и о том, каким восхитительным был этот поцелуй, пусть и не продлился долго, отказываюсь подчиняться волне желания. Отказываюсь чувствовать эту зарождающуюся близость с другим человеком. Глядя в стену перед собой, пытаюсь считать овец, но потом вдруг понимаю, что, вопреки нервозности, радуюсь тому, что снова его увижу. Скрипнув зубами, обзываю себя идиоткой. Я не такая!