Лиана Мориарти - Большая маленькая ложь

Мадлен разозлилась. Она лишь пыталась помочь! И надо же было сказать такую пакость: «Не лезь не в свое дело»! С того прошлогоднего конфликта по поводу похода в театр для одаренных и талантливых детей они с Ренатой невзлюбили друг друга, хотя внешне оставались подругами.

На самом деле Рената нравилась Мадлен, но с самого начала в их отношениях присутствовал дух соперничества.

– Понимаешь, я свихнулась бы от скуки, если бы целый день сидела с ребенком, – такой я человек, – доверительно говорила Рената Мадлен, совсем не желая обидеть подругу, потому что Мадлен фактически не занималась ребенком целый день, а работала на полставки.

Однако всегда подразумевалось, что Рената умнее, что ей в большей степени необходима умственная деятельность, поскольку она занимается карьерой, а Мадлен – всего лишь работой.

К тому же Джексон, старший сын Ренаты, был знаменит в школе как шахматист, побеждающий в турнирах, а Фред, сын Мадлен, прославился тем, что стал единственным учеником в истории школы Пирриви, у которого хватило смелости взобраться на гигантскую смоковницу и оттуда совершить невероятный прыжок на крышу музыкального салона, чтобы достать тридцать четыре теннисных мяча. Для его спасения пришлось вызвать пожарную команду. Фред пользовался в школе недосягаемой репутацией.

– Мамочка, это неважно. – Амабелла подняла на мать глаза, в которых по-прежнему стояли слезы.

Мадлен заметила на шее бедного ребенка красноватые следы от пальцев.

– Нет, важно, – сказала Рената. Она повернулась к Джейн. – Прошу вас, пусть ваш ребенок извинится.

– Рената, – начала Мадлен.

– Не вмешивайся, Мадлен.

– Да, нам, пожалуй, не стоит вмешиваться, Мадлен, – встряла оказавшаяся поблизости Харпер.

Похоже, она всегда соглашалась с Ренатой.

– Мне жаль, но я не могу заставить его извиниться за то, чего он не делал, – сказала Джейн.

– Ваш ребенок врет, – настаивала Рената, сверкая глазами за стеклами очков.

– Я так не думаю, – вздернув подбородок, возразила Джейн.

– Мамочка, я очень хочу домой. – Амабелла не на шутку расплакалась.

Странная новая няня Ренаты, молчавшая все это время, подняла девочку, и та обхватила ногами ее талию и уткнулась носом ей в шею. На лбу Ренаты пульсировала жилка. Она сжимала и разжимала руки.

– Это совершенно… недопустимо, – заявила она бедной смущенной мисс Барнс, которая задавалась вопросом: почему подобные ситуации не изучались в педагогическом колледже?

Рената наклонилась так, чтобы ее лицо было напротив лица Зигги:

– Если еще раз дотронешься до моей малышки, тебе не поздоровится.

– Э-э! – воскликнула Джейн.

Проигнорировав ее, Рената выпрямилась и обратилась к няне:

– Пойдем, Джульетта.

Они вышли через игровую площадку, а все родители сделали вид, что заняты своими детьми.

Зигги проводил их взглядом. Посмотрев на мать, он почесал нос и сказал:

– Я не хочу больше приходить в эту школу.

Саманта.Все родители должны пойти в полицейский участок и написать заявление. До меня очередь еще не дошла. Меня все это очень удручает. Возможно, меня сочтут виновной. Серьезно, даже когда рядом со мной у светофора встает полицейская машина, я чувствую себя виноватой.

За пять месяцев до вечера викторин

Северные олени съели морковку!

Мадлен открыла глаза в свете раннего утра и увидела прямо перед собой наполовину съеденную морковку. Эд, тихо похрапывающий рядом с ней, потратил накануне немало времени и старания, разгрызая морковки, чтобы придать им такой вид, будто их на самом деле грызли северные олени. Хлоя в пижаме удобно устроилась верхом на животе Мадлен: копна волос, широкая улыбка, озорные сияющие глаза.

Мадлен потерла глаза и посмотрела на часы. Шесть часов. Вероятно, лучшее, на что можно было рассчитывать.

– Ты думаешь, Санта-Клаус оставил Фреду картофелину? – с надеждой спросила Хлоя. – Потому что в этом году он плохо себя вел.

Мадлен говорила своим детям, что, если они плохо себя вели, Санта мог оставить им завернутую в бумагу картофелину и они будут потом гадать, какой чудесный подарок заменила картофелина. Самым заветным желанием Хлои на Рождество было, чтобы брат получил картофелину. Возможно, это порадовало бы ее даже больше, чем кукольный домик под елкой. Мадлен всерьез подумывала о том, чтобы завернуть картофелины для них обоих. Это было бы таким мощным стимулом для хорошего поведения в будущем году. «Помните о картофелине», – могла бы она повторять. Но Эд не позволил бы ей. Он чертовски добрый.

– Твой брат уже встал? – спросила она Хлою.

– Сейчас разбужу! – закричала Хлоя, и не успела Мадлен ее остановить, как она с топотом убежала по коридору.

Эд заворочался в постели:

– Ведь еще не утро, правда? Совсем не похоже на утро.

– Украсьте залы остролистом! – запела Мадлен. – Тра-ла-ла-ла!

– Заплачу тебе тысячу долларов, если прямо сейчас замолчишь, – сказал Эд и закрыл лицо подушкой.

Для доброго человека он проявлял поразительную нетерпимость к ее пению.

– У тебя нет тысячи долларов, – парировала Мадлен и принялась петь «Silent Night».

Зазвенел ее мобильник, и Мадлен, не переставая петь, взяла его с ночного столика.

Пришла эсэмэска от Абигейл. В этом году она встречала Рождество с отцом, Бонни и сводной сестрой. Скай, родившаяся через три месяца после Хлои, была белокурой маленькой девочкой, которая следовала за Абигейл, как преданный щенок. К тому же она была очень похожа на Абигейл в детстве, отчего Мадлен становилось не по себе, а иногда она роняла слезы, как будто у нее украли что-то ценное. Ясно было, что Абигейл отдает предпочтение Скай перед Хлоей и Фредом, которые отказывались боготворить ее. Мадлен часто ловила себя на такой мысли: «Но, Абигейл, Хлоя и Фред – твои родные сестра и брат, и ты должна любить их больше!», что не было формально верным. Мадлен никак не могла уразуметь, что все трое имеют по отношению к Абигейл одинаковый статус сводных сестер и брата.

Мадлен прочитала эсэмэску:

Веселого Рождества, мамочка! Мы все – папа, Бонни, Скай и я – с полшестого утра в приюте. Я успела почистить сорок картофелин! Какой прекрасный опыт – внести свой вклад в хорошие дела. Я на вершине блаженства. С любовью, Абигейл.

– Она ни разу в жизни не почистила ни одной дурацкой картофелины, – пробубнила Мадлен и написала ответную эсэмэску.

Это замечательно, милая. Тебе тоже веселого Рождества, скоро увидимся, целую.

Мадлен швырнула телефон на ночной столик, вдруг почувствовав себя обессиленной, и постаралась подавить вспышку гнева.

«На вершине блаженства… Прекрасный опыт».