Деннис Лихэйн - Когда под ногами бездна

Ее отца звали Джеймсом. Больше Рейчел не знала о нем почти ничего. Она помнила темные вьющиеся волосы и неожиданно вспыхивавшую неуверенную улыбку. По крайней мере дважды он водил ее на детскую площадку, занимавшую часть темно-зеленого косогора: туда часто спускались низкие облака, и отцу приходилось вытирать качели от росы, прежде чем посадить на них Рейчел. Во время одной из таких прогулок он ужасно ее насмешил, но чем именно, она не помнила.

Джеймс преподавал в одном из колледжей, но Рейчел не знала в каком и не имела понятия, был ли он адъюнктом, ассистентом или младшим специалистом на временной ставке. Может быть, он вообще преподавал не в местном колледже, а в Беркширском, или Спрингфилдском техническом, или Гринфилдском общественном, или Государственном университете Вестфилда, и так далее: неподалеку располагалось около десяти колледжей.

Когда Джеймс ушел от них, мать преподавала в Маунт-Холиоке. Рейчел не исполнилось еще и трех лет, и впоследствии она никогда не была уверена, видела ли она, как отец покидает дом, или же создала эту картину в своем воображении, чтобы залечить рану от его ухода. Сквозь стену домика, который они снимали в том году на Вестбрук-роуд, до нее донесся голос матери: «Ты меня слышишь? Если ты сейчас выйдешь из дома, я сотру тебя из памяти!» После этого послышался грохот тяжелого чемодана, спускаемого по задней лестнице, и щелчок закрываемого багажника. Скрежет и пыхтение остывшего двигателя, который вновь заводят, шорох зимних листьев и замерзшей грязи под колесами и… тишина.

Возможно, мать не верила, что он навсегда оставил их. Возможно, она убедила себя, что он вернется. Когда стало ясно, что этого не произойдет, ее разочарование перешло в постоянно растущую ненависть.

– Он бросил нас, – сказала ей мать, когда Рейчел, почти уже пятилетняя, начала приставать к матери с вопросами о том, где сейчас отец. – Он не хочет иметь с нами дела. И это к лучшему, радость моя, ведь нам и без него ясно, чего мы стоим. – Встав на колени перед Рейчел, она заправила ей за ухо выбившийся локон. – И давай больше не будем говорить о нем, ладно?

Но Рейчел, разумеется, продолжала говорить и расспрашивать. Поначалу мать сердилась, в ее взгляде вспыхивала паника, ноздри раздувались. Но потом паника сменилась странной, едва заметной полуулыбкой, – скорее, даже слабым подергиванием уголка рта, горьким, самодовольным и победным одновременно.

И лишь годы спустя Рейчел поняла, что эта полуулыбка отражала решение матери (осознанное или нет – так и осталось неизвестным) сделать личность своего мужа полем битвы на войне, растянувшейся на все юные годы Рейчел.

Мать пообещала сообщить фамилию Джеймса, когда дочери исполнится шестнадцать – если к тому времени она станет достаточно взрослой, чтобы правильно отнестись к этому. Но именно тем летом, накануне шестнадцатилетия Рейчел, полиция задержала ее в угнанном автомобиле вместе с Джародом Маршаллом, между тем как она обещала матери никогда не встречаться с ним. Беседу отложили до окончания школы, но в тот последний год разразился скандал из-за употребления экстази во время школьного бала, и Рейчел еле дотянула до выпуска. Если она поступит в колледж, сказала мать, сначала в общественный, чтобы повысить выпускные оценки, а потом в «настоящий», можно будет вернуться к этому разговору.

Они постоянно препирались из-за этого. Рейчел кричала и швырялась чем попало, улыбка матери становилась все тоньше и холоднее.

«Зачем? Зачем тебе это знать? Зачем встречаться с человеком, который не сыграл никакой роли в твоей жизни и не помогал деньгами? Может, надо разобраться в себе и понять, в чем причина твоего расстройства, прежде чем отправляться на поиски субъекта, который ничему тебя не научит и не даст тебе покоя?»

– Я хочу знать это, потому что он мой отец! – кричала Рейчел.

– Он тебе не отец, – отвечала мать с елейным сочувствием. – Просто поставщик спермы, вот и все.

Это было сказано под конец одной из самых яростных ссор, чернобыльской катастрофы в семейном масштабе.

Рейчел сползла по стене гостиной на пол со словами:

– Ты меня убиваешь.

– Я тебя защищаю, забочусь о тебе, – возразила мать.

Взглянув на нее, Рейчел с ужасом убедилась, что та говорит искренне. И что еще хуже, она была убеждена, что исполняет свой долг.

Когда Рейчел, студентка первого курса Бостонского колледжа, слушала лекцию из курса «Введение в историю английской литературы с 1550 года», ее мать проехала на красный свет в Нортгемптоне, и «сааб» с неосторожной водительницей был смят мчавшимся на предельной скорости бензовозом. Пожарные и спасатели, прибывшие из самого Питтсфилда, опасались, что цистерна может быть пробита, но оказалось, что ее лишь сшибло с рамы. Авария произошла в густонаселенном жилом районе, совсем рядом с домом, где обитала пожилая пара, и одноэтажным детсадом.

Водитель бензовоза слегка вывихнул шею и порвал связку на правом колене. Знаменитая некогда писательница Элизабет Чайлдс при столкновении погибла. Ее известность в масштабе страны уже сошла на нет, но местная слава далеко еще не закатилась. «Беркшир игл» и «Дейли Гемпшир газетт» поместили некрологи на первой полосе, в нижней половине страницы; на похоронах присутствовало много народу, – правда, на поминках людей было уже меньше. Пришлось отдать бо́льшую часть приготовленных блюд в приют для бездомных. Рейчел побеседовала с несколькими подругами матери и одним другом, Джайлзом Эллисоном, который преподавал политологию в Амхерсте и, как давно подозревала Рейчел, был ее любовником для редких встреч. Подозрения были, по всей вероятности, оправданными, так как женщины обращались к нему с особым почтением, а сам он говорил очень мало. Обычно он был довольно разговорчив, но сейчас лишь открывал рот, собираясь что-либо произнести, после чего отказывался от своего намерения. Он рассматривал все в доме так, словно старался как следует запомнить вещи, знакомые ему и связанные с приятными моментами его жизни. Очевидно, это было все, что осталось у него от Элизабет, и он пытался примириться с мыслью, что никогда больше не увидит ни ее, ни этих вещей. Он стоял у окна гостиной и смотрел на Олд-Милл-лейн, поливаемую мелким апрельским дождем; Рейчел почувствовала жалость к этому человеку, которого в скором будущем ждали пенсия и забвение. Джайлз Эллисон надеялся совершить неизбежный жизненный поворот бок о бок с бестрепетной светской львицей, но теперь ему предстояло сделать это одному. Вряд ли у него был шанс найти другую партнершу с таким же ярким интеллектом и не менее яркими вспышками гнева.

Яркость эта проявлялась в ней очень своеобразно – назойливо и резко. Она не входила в комнату, а вплывала. Она не старалась расположить к себе друзей и коллег, а собирала их вокруг себя. Она почти никогда не выглядела уставшей и никогда не дремала; никто не помнил, чтобы она хоть раз болела. Когда Элизабет Чайлдс покидала помещение, ее отсутствие ощущалось, даже если вы появлялись там после ее ухода. Когда она покинула этот мир, все испытали точно такое же ощущение.