Доминик Смит - Последняя картина Сары де Вос

– Извините, но я думаю, что с нас хватит, – говорит Марти.

Битник дерзко смотрит на него со стула, на бороде блестят кусочки грушевой мякоти. Марти ничего не знает про амфетамины, но буйное помешательство распознать может – зрачки у битника огромные и блестят, как новенькие центы.

– Это главный чурбан? – вопрошает он.

– Я вызову полицию, – говорит Марти.

Он чувствует, как другие гости входят с террасы и собираются у него за спиной поглазеть.

Битник недоверчиво трясет головой:

– Ты за это заплатил, приятель. Ты думал, придут актеришки, выпьют твоего шампанского, почитают стишки про езду автостопом и сон в лесу, а потом мы тихонько уйдем. Ошибочка, амиго. Неверная логика, компадре. Мы теперь гости в этом светском музее и говорим не по сценарию… ваша теневая сторона и демоны, что преследовали вас всю вашу жалкую жизнь, брат. Мы здесь. Приятно познакомиться.

Хани теперь стоит рядом с Марти и уговаривает товарища: «Ну-ну, спокойнее», словно заартачившуюся лошадь.

– Мы оплатили вам такси, – раздается из толпы голос Рейчел. – Мы проводим вас к нему и дадим с собой остатки ужина.

От этих унизительных слов человек на стуле принимается раскачиваться и жестикулировать, словно уличный проповедник, предрекающий скорый Апокалипсис.

– О, вы меня убиваете. Сами жрите свои объедки, леди Макбет. Мы здесь не ради еды и вина… мы здесь, потому что Америка скоро будет сосать хер Дяде Русскому, и мы хотим показать вам вблизи, каков он, розовый коммунистический член…

И тут через толпу протискивается Клэй Томас. Позже Марти вспомнит, что выглядел он не рассерженнее, чем если бы его резко пробудили от дневного сна. Вид у него решительный, но не угрожающий. По пути Клэй снимает смокинг, расстегивает запонки и закатывает рукава, как будто собрался мыть посуду. Но, как бывший принстонский боксер в полусреднем весе, Клэй подвижен и пружинист. Марти собирается спросить его, не вызвать ли полицию, когда обнаруживает, что держит в руках смокинг своего босса. Не глядя на битника, Клэй обходит стул, берет снизу за ножки и наклоняет, вынуждая оратора спрыгнуть на пол. Ваза падает, яблоки и груши закатываются под мебель.

– Что за херня?! – орет битник.

Клэй один раз, сильно, толкает его в грудь.

– Вам всем пора уходить.

Мгновение мужчина в берете стоит неподвижно, глаза – черные колодцы, руки безвольно повисли. Непонятно, что он сделает – огреет Клэя по голове старинной вазой или сбежит в наркотическом ужасе. Хани и другие битники уже в коридоре, умоляюще зовут товарища за собой.

– Полиция выехала, – говорит Рейчел.

Тот задумывается, ворочая мысли в наркотическом тумане. Потом, качнувшись на пятках, уходит вместе с остальными по коридору. Клэй идет за ними по лестнице. Марти по интеркому звонит Харту и просит проследить, чтобы чужаки покинули здание. Убедившись, что они вошли в лифт на двенадцатом этаже, Клэй возвращается. Его встречают аплодисментами. Марти тоже хлопает, но чувствует себя униженным. На его глазах шестидесятилетний начальник вышвырнул битников, словно расходившихся подростков с детского утренника. И что хуже всего, Рейчел заплатила за этот позор – заказала его по телефону, как еду в гостиничный номер.

Клэй стоит рядом с Марти, застегивает запонки. Забирает и надевает смокинг. Замечает:

– Вы приглашаете на обед львов. Иногда они кусаются.

Благородство требует поблагодарить Клэя, но у Марти нет на это сил. Он смотрит, как Томасы идут по коридору. Остальные гости кивают на прощанье и тянутся за Томасами. Рейчел куда-то подевалась, пальто гостям подает расстроенная Гестер. Когда все уходят, Марти мгновение стоит, прислонившись спиной к дверям лифта. Гестер желает ему доброй ночи, и он поднимается по лестнице, потом в темноте на ощупь находит дверь спальни. И только уже раздевшись, стоя голый в свете из ванной, он думает о сегодняшнем дне как о жестоком обмане. Рейчел лежит лицом к стене, притворяется спящей. Стыд бурлит в Марти, пульсирует в сжатых кулаках и стиснутых зубах. Он смотрит на картину, надеясь обрести умиротворение в ее застывшей тишине. Девочка, такая хрупкая, замерла между лесом и замерзшей рекой. Лица и руки конькобежцев красны от холода. Марти смотрит на собаку, которая трусит за мальчиком по льду, и думает о русской дворняге в космосе. Только через много лет он узнает, что собака умерла от перегрева вскоре после выхода ракеты из атмосферы. Он вспомнит мертвую собаку-космонавта и подделку, висевшую прямо на виду, и остро ощутит свою тогдашнюю немыслимую наивность. Сейчас он замечает лишь, что рама слегка перекошена – правый угол дюйма на два ниже левого. Марти поправляет ее, затем гасит свет в ванной и ложится в постель.

В долгом постепенном разрушении своей жизни Сара постоянно будет возвращаться мыслями к левиафану. Не из-за него умерла Катрейн и случилось все остальное, но он стал предзнаменованием черных дней. Весна, воскресенье, день голубой и безоблачный. Стало известно, что в Беркее, рыбачьей деревушке под Схевенингеном, застрял на песчаных мелях кит. Жители обвязали его веревками и втащили на берег, где он лежит уже два дня, испуская стоны через кожистое дыхало. Его поливают из ведер морской водой, чтобы подольше не издох и ученые успели его как следует изучить. Для мужа Сары, пейзажиста, это редкий случай запечатлеть сцену во всех подробностях. По весне продажи картин выросли, и за эту точно можно будет выручить состояние. Однако по дороге к побережью Сара осознает, что пол-Амстердама отправилось в паломничество к вестнику глубин. У Барента будет куча соперников из числа живописцев, рисовальщиков и граверов. Сара и сама состоит в Гильдии святого Луки, но часто помогает Баренту с пейзажами, растирает пигменты, наносит имприматуру {4} 4 … растирает пигменты, наносит имприматуру . – Живопись голландского Золотого века была многослойной. Поверх грунта наносилась цветная тонировка – имприматура, обычно умброй или охрой (иногда тонировали уже сам грунт), дальше мелом или темперой делали эскиз – пропись, по ней наносили подмалевок – первый живописный слой, определяющий композицию, а проработанный подмалевок лессировали прозрачными жидкими красками, причем число лессировок могло приближаться к сотне. . Морские пейзажи Барента и его сцены на каналах популярны у купцов и бургомистров; за них платят втрое больше, чем за ее натюрморты.

Они едут в соседском фургоне, в ногах – складной мольберт и корзинка с бутербродами. Катрейн семь, и она одета как для морского путешествия: маленький чепчик, прочные башмаки, компас на цепочке надет на шею. Фургон вслед за вереницей повозок и верховых едет средь заросших травой дюн. Сара смотрит на дочь. Когда Барент рассказал, что слышал в кабачке про левиафана и хочет его написать, личико Катрейн посерьезнело. То был не страх, а стальная решимость. Уже несколько месяцев девочку мучили кошмары, от которых она мочилась в постель, жуткие видения в предутренние часы. «Мне нужно его увидеть», – с жаром промолвила Катрейн. Барент ответил, что это неподходящая поездка для девочки, и сменил тему. Примерно полчаса казалось, что разговор окончен. Потом, за обедом, Катрейн зашептала Саре на ухо: «Больше всего на свете я хочу увидеть, как чудище умрет». Саре было неприятно, что детские губки произносят такие жестокие слова, но она понимала Катрейн. Чудовище вынесено из глубин Северного моря на берег, где оно умрет у всех на виду, опутанное веревками и канатами. Все ночные кошмары, все демоны и призраки Катрейн, многие месяцы не дававшие ей спать, могут исчезнуть разом. Сара похлопала девочку по руке и вновь принялась за похлебку. Она хотела поговорить с Барентом позже, когда они лягут. И в конце концов он сдался.