Карло Гоцци - Дзеим, царь джиннов, или Верная раба

Панталоне. Это все так, но дальше идут загадки, которых мне никак не разгадать, если вы не объясните их. Во время тех частых бесед, которыми вы меня удостаиваете, являясь сюда или приглашая меня в ваш таинственный дворец, вы доверили мне некоторые дела, о которых запретили говорить, а это сильно смахивает на тиранию.

Дзеим

Панталоне. Вы очень милостивы. Так вот: вы взяли с царя Фарука обещание, как только родился принц Суффар, что он его сочетает браком с Канцемой, принцессой Серендибской. Она выросла, эта надменная арапка, безобразная, как людоед. Мальчик тоже вырос и не желает ее брать в жены, в чем я ему сочувствую. Из этого получилось только то, что эта скотская царица с тремястами негров подвергает Бальсору жестокой осаде и довела город до крайности. Вот одно из ваших благодеяний, которого я не понимаю. Это раз. Вы говорите, что оставили этого мальчика на произвол судьбы, соблазняемого дурными министрами и окруженного развратной молодежью, чтобы он разорял казну, истощал государство и стал ненавистным для своих подданных и неспособным защищать их в этих печальных обстоятельствах. Вот еще одно благодеяние, которого мое невежество постичь не может. Это два. Вы говорите, что вырвали из объятий вдовствующей царицы царевну Дугме еще в пеленках, так что никто никогда потому не узнал, где она, и сделали это для того, чтобы заставить пролить столько слез бедную мать. Вот также благодеяние, от которого даже собаке не будет пользы. Это три. Вы сказали мне, что вам благоугодно было проклясть в присутствии царицы-матери царевну Дзелику еще в колыбели, обрекая ее на ужасную участь, которая никому не ведома и которую вы не хотите мне открыть; но эта тайна заставила бедную мать в течение семи лет лить безутешные слезы, никому не открывая причины своей скорби; известно только, что она умерла в объятиях своей Дзелики и перед смертью сказала ей несколько слов – какие, никто не знает. А моя бедная жена, горячо любившая царицу, умерла с горя! Это четыре. Что же это за странная доброта? Что значат эти ваши явления бедной царевне Дзелике в виде тени ее умершей матери, пугающей ее и угрожающей ей в случае ее выхода замуж? Что это за несчастная рабыня, которую вы заставляете держать в таком угнетении? При чем тут этот царь Алькоуз Дивандурский, который в союзе с арапкой осаждает Бальсору, добиваясь руки царевны Дзелики, раз вы не хотите, чтобы она выходила замуж? Беспомощный царь, которого осаждают чернокожие; одна сестра похищена вами, другая проклята вами и каждую минуту переживает ужасы – это пять, и шесть, и семь. Я ничего не понимаю! Вот такого-то рода милости, в соединении с вашей наружностью, в которой нет ничего привлекательного, и заставляют меня дрожать при вашем появлении; не очень все это мне нравится. Я вам все сказал и предаю себя в ваши лапы.

Дзеим

Панталоне. Эх, все это верно, я знаю, но здесь все происходит с быстротой молнии! Таких несчастий нигде не видано, кроме Бальсоры, и вы нарочно подтолкнули колесо изо всей силы, а могли бы предоставить ему катиться естественно, не пугая лошадей.

Дзеим

Панталоне. Не гневайтесь, умоляю вас. Видите ли, есть такие сокровенные вещи, которые нам, смертным, непонятны, потому что мы думаем, как материалисты, и философы уверяют, что это басни. Умоляю вас, скажите мне: значит, вы желаете все бремя несчастий, предназначавшихся для десяти поколений, обрушить на плечи этих бедных детей, чтобы вам скорее достичь цели? Но меня берет сомнение: а вдруг такая доза благотворных милостей не окажется полезной вплоть до четвертого или пятого поколения? Это тайна ярмарочного шута. Пока солнце взойдет, роса очи выест.

Дзеим

Панталоне. Не оскорбляйте меня, великий Дзеим. Я все могу перенести, кроме этого. Я не мог воспрепятствовать беспорядкам: это было бесполезно. Вот уже девять лет, как я удалился в эти леса, чтобы воспитать свою дочь по собственному разумению, вдали от дурных примеров и опасностей. Однако не проходит дня, чтобы я не получал вестей из города, и не проходит ночи, чтобы я не омочил слезами свою подушку, думая о страданиях бедных царских детей. И клянусь небом: нет ничего, чем бы я не пожертвовал ради их счастья.

Дзеим

Панталоне. Да, клянусь и еще раз клянусь небом, что пожертвовал бы всем, что у меня есть в этом мире, и даже своей жизнью ради детей царя, который так любил меня.

Дзеим

Мрак, молнии. Дзеим исчезает.

Панталоне.Прощай, друг! Горе мне, горе, бедная моя голова, а я-то думал, что мирно пообедаю с моей дочкой вкусным ризотто. (Уходит.)