Петер Бранг - Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней

В мае 1892 г., после появления в печати «Первой ступени», вопросы питания начинают обсуждаться как никогда остро. В этот период Толстой попадает под влияние «интересного гостя», семидесятилетнего шведа Абрама фон Бунде, и некоторое время пытается жить так, как те, кого мы сегодня называем веганцами, и даже как сыроед 28. Фон Бунде был богатым коммерсантом и владельцем домов. Раздав свое богатство до копейки бедным, он стал вести бродячую жизнь и призывать к крайнему опрощению. Фон Бунде прожил тридцать лет в Америке и впоследствии странствовал по Дальнему Востоку. Толстой пишет о нем Софье Андреевне: «Он немного на меня похож, проповедник жизни по закону природы. (.) Он вегетарианец, без молока и яиц, предпочитая всё сырое, ходит босой, спит на полу.» 29. А в письме от 16 мая 1892 г., сравнивая «оригинального» шведа с пророком Иеремеем, он замечает: «Вегетарианство, если только оно не имеет целью здоровье, всегда связывается с высоко нравственными взглядами на жизнь. Это нескромно, но я пишу это не для тебя или себя, а для него» 30. Толстой ставит себе в укор собственный образ жизни, ведь он не питался одними фруктами, овощами и лепешками «из зерна толченого, а не молотого», и не пил только воду, как это делал швед; к тому же он не отказывался от чая и даже от ячменного кофе. Однако вскоре ему пришлось оставить попытки подражать этому шведу – из—за чувствительного желудка. Впоследствии Толстой вернулся к лактоововегетарианству, причем старался обойтись без молока, готовил себе овсяную кашу на воде, а яйца ел только тогда, когда на том настаивали врачи. Очень наглядное и вряд ли широко известное описание приготовления овсяной каши оставил электротехник Ульрих Шооп из Цюриха, посетивший московский дом Толстых в 1895 году:

…Тотчас слуга в черной ливрее, тот самый, что внизу принял наши пальто, принес маленькую спиртовку вместе со спичками и довольно большую жестяную коробку. Граф, рассказывая между тем о своем образе жизни, зажег спиртовку и стал заваривать кашу [tut tiber], т. е. налил воду в кастрюльку и прибавил столовую ложку овсяной муки, взятой из таинственной жестяной коробки. «Вы, наверное, удивитесь, если я Вас заверю, что моя пища обходится мне всего примерно в 4 копейки в день; но это действительно так».

Мне кажется, я всё еще вижу его перед собой, здорового, остроумного человека со специфически русским, отталкивающим лицом, – человека, моральные проповеди которого отнюдь не результат потери сил; вижу, как он с ложкой, время от времени пробуя варево, стоит перед маленькой спиртовкой и рассказывает приятным голосом, что, конечно, овсяная мука стоила бы ему гораздо дороже, если бы ему надо было ее покупать; но он ведь счастлив тем, что сам сеет овес в поле… (…) «Вы обязательно должны отведать моей овсянки», – говорит он и без обиняков ставит передо мной тарелочку, до краев наполненную приятно пахнущей овсянкой. У этой «affsianki» был только тот недостаток, что она была слишком горячей. Я весь обратился в слух, когда граф заговорил о плохих обычаях, о дьявольской троице – вине, женщинах и пении, – а потом о вредном питии чая и курении, – с последним он давно распрощался. Потом он продолжил разговор о еде, заметив, что уже годами пища его состоит только из свежих и сушеных фруктов, овсянки и хлеба, и все это продукты, выращенные в Ясной Поляне. Именно строгой диете и чисто вегетарианскому образу жизни он приписывает заслугу своего избавления от долголетнего, очень мучительного заболевания почек и то, что его общее состояние теперь гораздо лучше, чем прежде.

Графиня, сперва не присутствовавшая за столом, вошла в зал во время разговора и теперь принимала в нем живое участие. Она, похоже, была разгневана на вегетарианство и утверждала, что одна из ее дочерей стала страдать анемией только вследствие этой «ненатуральной, безмясной» пищи, прибавив, однако: «Надо признаться, граф чувствует себя гораздо лучше, чем раньше, но, хотя вегетарианский образ жизни, может, и полезен старым людям, для молодых это вовсе дурно» 31.

Для Толстого этическая мотивация всегда была на первом месте. 28 марта 1894 г. его посетил писатель Ф. Ф. Тищен—ко. Во время беседы гость сказал, что нервы его расстроены со времени сибирской ссылки. Толстой спросил: «Мясо едите?» Тищенко ответил: «Нет. – Почему? – По соображениям гигиеническим: оно меня раздражает. (…) Лев Николаевич кивнул головой в знак согласия. Но я почувствовал, что мой ответ не совсем понравился ему: ему было бы приятно слышать, что я не ем мяса по этическим соображениям. И он сказал: – А я вот недавно перестал есть молоко и яйца и чувствую себя от этого еще лучше» 32. С годами принципиально—этическая позиция Толстого становится все более жесткой. И. Е. Репин во время своего посещения Ясной Поляны в сентябре 1907 г. рассказал ему, что не ел мяса два с половиной года, а теперь иногда ест. Толстой удивился: «Как можно иногда есть мясо?» 33

Кроме соображений гуманности (защита животных), в этическую мотивацию Толстого входил и социальный компонент. Радикальность его требований опрощения и самоограничения может вызывать у нас удивление, но нельзя забывать о том, какова была окружающая его действительность. Ему казалось невыносимым то, что в господском доме столь много хлопочут о как можно более изысканном и рафинированном столе, в то время как кругом царят крайняя бедность, а порой и голод. Ситуация отчасти была подобна нынешней: в супермаркетах промышленно развитых стран полки переполнены вкусным кормом для собак и кошек, в то время как в странах «третьего мира» тысячи людей ежедневно умирают от голода. Разница заключается только в том, что нужда, в отличие от нашего времени, не была так отдалена, не была столь безлично представлена на экране телевизора, – с ней сталкивались воочию изо дня в день.

Толстого возмущало то, что выражение «посадить на хлеб и воду» считалось обозначением самого жестокого наказания 34. Ведь «человек может питаться одним хлебом и быть довольным, а может человек обедать шесть блюд и ничего не работать и быть недовольным своей судьбой» 35. В переписке Толстого не раз встречается выражение «анковский пирог». Так называли воздушный сладкий пирог, который пекли по рецепту дружного с Толстыми доктора медицины, профессора Николая Богдановича Анке; это название со временем стало символом праздной, благополучной жизни и вошло в состав семейного языка 36.

С апреля по июнь 1892 г. Толстой организовал в Рязанской губернии деятельную помощь голодающим мужикам. В Бегичевке были обеспечены едой 48 человек: раздавали ржаной хлеб, «щи без мяса, слегка приправленные постным маслом (.) похлебку картофельную; или же горох, пшенную кашу, овсяный кисель, свекольник. Обыкновенно по два блюда на обед и два на ужин». Поддерживали Толстого в этой работе, кроме жены, также четыре вегетарианца: его дети Таня, Маша и Лев, а также племянница Вера Кузминская. То, что пища, розданная голодающим, была безмясной, вероятно, не следует приписывать только царящей нужде 37. В общей сложности Толстой организовал в этой губернии 212 столовых 38.