Густав Хильгер - Россия и Германия. Союзники или враги?

Персия и Афганистан были представлены в Москве послами еще с конца осени 1920 года, хотя формальные договоры с этими двумя странами были подписаны только в феврале 1921 года. (С Афганистаном предварительно были установлены дружественные отношения еще в 1919 году. – Ред.) Их присутствие явилось индикатором того значения, какое советское правительство в то время придавало своим южному и юго-восточному соседям и отношениям с ними. Советские лидеры начали с предположения, что им нужна безопасность и прикрытие на Востоке, если они собираются реализовать свои цели мировой революции на Западе. В то же время Иран, Афганистан и Турция искали защиты Советской республики, думая, что только таким образом они смогут устоять против Англии как независимые нации. Чичерин проявлял большую активность в разработке и проведении этой политики, так как был убежден, что Англия – это основная и непосредственная угроза для Советского государства; чтобы отразить эту угрозу, России необходимо использовать своих «естественных союзников», то есть такие государства, которые также ощущают для себя угрозу со стороны Англии [24] Идея, что встающие на ноги народы Востока являются резервной армией пролетарской мировой революции, как раз тогда вовсю разрабатывалась Лениным и другими идеологами коммунистического движения. Я слышал, как Чичерин разъяснял ее однажды за ужином, устроенным в конце февраля 1921 года афганским посольством в ознаменование третьей годовщины Декларации о независимости Афганистана и восхождения на трон Аманулла-хана (1892–1960, афганский король в 1919–1929 годах, затем был свергнут в результате переворота и жил в эмиграции. – Ред.). Советская дружба с Турцией в то время осложнялась революционными событиями в Закавказье, особенно в Грузии, где социал-демократический режим сражался одновременно за свою независимость и от коммунистической России, и от Турции, ее векового угнетателя. Забавно, что монархическому Афганистану Москвой была обещана всевозможная помощь, в то время как социалистическую Грузинскую Республику систематически душили. (Грузинские меньшевики были социал-демократами только по названию. Придя к власти, они показали себя махровыми национал-шовинистами, подавляя осетин в Южной Осетии и других, абхазов, а также русских (захватывали район Сочи). – Ред.) .

Не может быть контраста большего, чем между этим примитивным и скромным характером празднования 7 ноября 1920 года в Доме приемов московского Комиссариата иностранных дел и тем блеском и богатством, которые отличают официальные празднования в Советском Союзе сегодня (конец 1940-х – начало 1950-х. – Ред.). Наш банкет открыл Чичерин, который заставил своих гостей ждать его появления в течение полутора часов; люди Востока проницательно комментировали это, сказав, что коммунисты, вероятно, отменили, как буржуазный предрассудок, даже вежливость. Более того, Чичерин на том вечере презрел все правила протокола (с которыми он должен был быть знаком со старых времен), потому что заставил меня сесть справа от себя, между собой и его помощником Максимом Литвиновым (настоящие имя и фамилия Макс Валлах (1876–1951), в 1930–1939 годах нарком иностранных дел СССР. – Ред.), чтобы надлежащим образом подчеркнуть при сутствие первого и единственного представителя великой державы с Запада.

Второй помощник Чичерина, обладавший приятной внешностью Лев Карахан, сел напротив хозяина, а по бокам от него расположились послы Ирана и Афганистана. Спокойная и уверенная распорядительность резко контрастировала с многими мелкими шероховатостями. Например, официанты вразрез с самыми элементарными правилами своей профессии постоянно предлагали еду справа, в то же время дружески подбадривая гостей брать побольше; качество приготовления пищи не делало бы чести даже второразрядному ресторану, и, не имея иного питья, гости должны были удовлетвориться разведенным малиновым лимонадом. Мы с Чичериным наливали друг другу.

В тот же самый вечер советское правительство объявило на весь мир по радио, что Народный комиссариат дал обед в честь годовщины Октябрьской революции, на котором были все иностранные представители, присутствующие в Москве, выразившие свои наилучшие пожелания непрерывного благосостояния Советской республике. Далее следовали имена всех лиц, посетивших этот обед, с указанием представляемого ими государства. Мое имя, что существенно, было во главе этого списка.

Реакция, которую вызвало это объявление в Германии, особенно в прессе крайне правой Германской народной партии, не заставила себя долго ждать. Она началась с возмущенных писем в адрес германского правительства с требованием выяснить, был ли информирован кабинет об участии в этом праздновании «так называемого» германского представителя в Москве, или «господин Хильгер вершит свою собственную независимую политику». Меня обвинили в том, что я «сидел за тем же самым столом во главе орды азиатов, вместе с запятнанными кровью убийцами и палачами, для того чтобы обсуждать с ними проблемы мировой революции, вместо того чтобы позаботиться о судьбе мучимых германских военнопленных в России». За этими сварливыми извержениями последовал запрос в рейхстаге от Германской народной партии; ее лидер майор Хеннинг обвинил меня в прокоммунистическом уклоне и потребовал немедленно отозвать меня из Москвы. Это дело закончилось после ответа по существу, присланного д-ром Симонсом и рейхскомиссаром по помощи военнопленным Штюкленом. Но подобные нападки еще последуют.

Перед тем как германо-советские отношения смогли совершить реальный поворот к лучшему, моему убеждению, что большевистский режим прочно и твердо сидит в седле, было суждено пройти проверку суровым кризисом, который не только отметил поворот в международных отношениях советского правительства, но и также открыл целый новый период в истории революции в России.

Кризис военного коммунизма был вызван ситуацией в стране, она стала катастрофической, когда крестьяне начали оказывать отчаянное сопротивление продразверстке – этой насильственной реквизиции всех сельскохозяйственных продуктов, – которую власти проводили без пощады. Крестьяне стали нападать на агентов, осуществляющих эти реквизиции, и прогонять их. Куда хуже была судьба членов карательных экспедиций, посылаемых в деревню властями. Крестьяне, схватив их, закапывали в землю по шею заживо, выкалывали глаза, вырывали языки и совершали подобные неописуемые жестокости, в результате чего страсти с обеих сторон накалялись еще больше. Крестьянское восстание распространялось по всей стране, как пожар в степи, и поставки зерна в города практически прекратились.