Питер Флеминг - Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Архангельско-Мурманскому анклаву предстояло оказать мощное, хотя и косвенное влияние на стратегию (или на то, что называли стратегией) в Сибири. То же самое суждено было и его эквиваленту в Южной России, где надежды Антанты на лояльный бастион постепенно оправдывались. Начав с весьма скромных успехов, так называемая Добровольческая армия в шатком союзе со свободолюбивыми кубанскими казаками в жестоких сражениях добилась убедительного превосходства над безграмотно руководимой Красной армией. Хотя в упоминаемый нами период – в середине лета 1918 года – исход этой запутанной борьбы все еще оставался неясным, был заложен фундамент антибольшевистского плацдарма, большего – и гораздо более стихийного, – чем тот, что одновременно создавался на Севере.

Добровольческую армию под командованием Деникина – ее первый лидер Алексеев умер в октябре 1918 года – не занимало, разве что между прочим и на ранних этапах, сопротивление немцам. Ее целью было свержение советской власти и создание «великой единой неделимой России». Пока турки не признали поражение в октябре, открыв этим Черное море своим победителям, желание Антанты помогать Белому движению выражалось лишь в финансовой и моральной поддержке, поэтому интервенция в Южной России, всерьез начавшаяся в последние недели войны, не могла – без значительной натяжки – называться вкладом в поражение Германии.

Вторжение в Южную Россию (и более поздние события в Прибалтике) было «открытой» интервенцией, хотя не столько политическим, сколько ответным действием. По заявлению Чемберлена, интервенция носила «как оборонительный, так и наступательный характер. Если она не могла привести к крушению большевизма в России, то по меньшей мере настолько полно занимала большевиков на различных фронтах Гражданской войны, что распространение воинственной большевистской доктрины за границы России становилось менее вероятным». [14] Здесь главной целью британской политики было содействие делу эстонской, латвийской и литовской независимости. Однако эта цель, альтруистская сама по себе, не могла быть достигнута без нанесения урона советским интересам, и Москва, естественно, рассматривала британскую деятельность в этом регионе как в первую очередь антибольшевистскую.

Далее к востоку в сентябре 1918 года турки выбили из Баку отряд генерала Денстервила. Но Каспийское море контролировала флотилия импровизированных канонерок с русскими экипажами под командованием британских офицеров. В закаспийских пустынях маленький индо-британский отряд генерала Маллесона до весны 1919 года оставался главной опорой дряхлого антибольшевистского режима с центром в Ашхабаде. Однако эти авантюры замышлялись «не как антибольшевистские, а ради предотвращения распространения немецкого оружия и немецкого влияния в России, в Закаспийском же регионе – через Россию в Британскую Азию». Даже самые склонные к утопиям стратеги никогда не считали, что хотя бы одна из этих опасных затей имеет отношение к сибирской интервенции.

С другой стороны, Северный и Южный фронты – то есть Архангельско-Мурманский плацдарм и гораздо большая территория, контролируемая Деникиным, – сильно повлияли не на то, что случилось в Сибири, а на то, что, как надеялись лидеры, особенно находившиеся в Лондоне, могло там случиться. Одного взгляда на карту № 1 достаточно, чтобы увидеть, насколько соблазнительна (и до некоторой степени правдоподобна) картина наступления на Москву с трех сторон. Тем, кто не сталкивался с реалиями местного хаоса, могла даже померещиться возможность воткнуть четвертый кинжал в спину Петрограду из балтийских провинций.

Таким образом, пришло шахматное решение русской проблемы, и много было разговоров о трех зубцах, направленных на Москву и кольцом сомкнувшихся вокруг нее. На карте все выглядело так логично. Административные трудности осуществления связи между тремя главными армиями вторжения – огромные расстояния, ветхость и уязвимость одноколейных железных дорог, непроходимость всех дорог во время весенней оттепели – не просто недооценивали, на них вообще не обращали внимания. Убежденность в том, что именно белые начнут переброску войск – либо окажут помощь в полудюжине других операций, – зародившаяся к началу 1919 года, повлияла на мнение многих влиятельных политиков – особенно Уинстона Черчилля – и господствовала до тех пор, пока даже на карте все это потеряло всякий смысл.

Насколько мы знаем, не сохранилось никаких свидетельств того, как британский Генеральный штаб намеревался использовать Колчака в Месопотамии. Также неясно, с какой целью его отозвали из Сингапура в Маньчжурию, однако, не боясь ошибиться, можно предположить, что к внезапному изменению плана косвенно подтолкнул двадцативосьмилетний есаул Григорий Семенов.

Этот странный и ужасный человек, сын русского и бурятки, безупречно служил в Польше, Белоруссии и в Карпатах. Генерал Врангель, прекрасно разбиравшийся в кавалеристах, назвал его «образцовым офицером, особенно любившим проявить свою храбрость перед старшим по званию». Семенов имел много военных орденов и медалей. Миссия в Персию, не сулившая особых наград, подарила ему досуг для составления плана по рекрутированию новобранцев из бурятов. В кризисное лето 1917 года его направили в Петроград для представления этого проекта, и он получил приказ к действию. Удивительный факт, поскольку, даже если бы удалось набрать из бурят целый армейский корпус, это не решило бы ни одной проблемы Временного правительства.

Когда в ноябре 1917 года большевики захватили власть в Сибири, Семенов находился в Забайкалье, так и не продвинувшись в осуществлении своего плана. Он избежал ареста, использовал все возможности, чтобы создать как можно больше неприятностей новому слабому режиму, и в конце концов в последние дни 1917 года перешел китайскую границу. Среди немногочисленных его соратников был барон Унгерн фон Штернберг, хорунжий нерчинских казаков. Угрюмый, рыжеволосый, бледнолицый головорез впоследствии прославится своей садистской жестокостью, которую сумели превзойти лишь немногие из его конкурентов по обе стороны фронтов Гражданской войны. Впоследствии Семенов признавал, что в своей военно-административной деятельности барон часто пользовался методами, обычно осуждаемыми критикой. Однако объяснял это ненормальными условиями, в которых им постоянно приходилось действовать. Редко столь страшные деяния оправдывались более мягкими словами.

В Манчули, местечке в Маньчжурии, затерявшемся прямо рядом с границей, Транссибирская магистраль соединялась с контролируемой русскими Китайско-Восточной железной дорогой, которая являлась кратчайшим путем до Владивостока. Здесь с помощью наглости и обмана Семенов впервые запугал, а затем обезоружил пробольшевистски настроенный гарнизон, согнал всех обезоруженных в поезд и отправил на территорию России. Вслед за ними в вагоне для перевозки скота последовали предварительно избитые члены местных Советов. Этими решительными и внезапными действиями Семенов обеспечил себя базой, важность коей ничуть не умалялась тем, что находилась она на иностранной территории вне юрисдикции России. Он тут же приступил к комплектованию маленького, пестрого по составу войска и в январе 1918 года во главе отряда из приблизительно 600 человек (400 из которых были монголами и китайцами) начал наступление в Забайкалье.