Олег Федюшин - Украинская революция. 1917-1918

Влиятельная сила в начале войны – пангерманисты – не являлась таковой в германской политике конца 1917 года. Их влияние вообще трудно определимо и нередко преувеличивается. Согласно данным некоторых ранних исследований, германское правительство сочувствовало аннексионистским планам пангерманистов. Фишер, определяющий число пангерманистов в 25 тысяч человек, утверждает, что эта группировка оказывала во время войны постоянное и сильное влияние на все аспекты политической, социальной и культурной жизни Германии. Однако Альфред Крук, который исследовал эту проблему гораздо основательнее, чем Фишер, довольно убедительно показал, что канцлеры Германии военного времени – Теобальд фон Бетман Гольвег, Георг Микаэлис, Георг фон Хертлинг, князь Максимилиан Баденский – твердо противостояли давлению пангерманистов, которое оказывалось на них во время войны. Более того, пангерманистам не давали даже донести свои взгляды до кайзера Вильгельма II, не говоря уже о привлечении монарха на свою сторону. Также не увенчались успехом их попытки в октябре 1917 года убедить генерала Эриха фон Людендорфа взять на себя диктаторские полномочия, несмотря на то что он нередко разделял взгляды пангерманистов.

Согласно взглядам Генри Корда Мейера, американского исследователя, долго изучавшего эту проблему, идея «Средней Европы» «играла подчиненную роль в официальных военных целях Германии и встречала сопротивление большинства военных и дипломатических лидеров Габсбургской монархии». Она представляла собой план экономического сообщества, основу которого должен был составить таможенный союз Германии и Австро-Венгрии с присоединением в последующем большинства малых и средних государств Европы. Мейер также пришел к заключению, что «только германский МИД постепенно проявлял искреннюю заинтересованность в какой-то форме среднеевропейской экономической интеграции». Фриц Фишер в своем более позднем исследовании, основанном на германских архивах, придает гораздо большее значение агитации за «Среднюю Европу», включающую малые восточноевропейские государства между Германией и «усеченной Россией». Бетман Гольвег, согласно утверждениям Фишера, неоднократно вел речь о ней и рассматривал как мощный фактор в формировании военных целей рейха. Согласно точке зрения Фишера, и Бетман Гольвег, и Рихард фон Кюльман (статс-секретарь канцлера по международным делам) рассматривали «Среднюю Европу» как наиболее удобный путь укрепления силовой позиции Германии на континенте и как предпосылку проведения рейхом «мировой политики». Штерн, изучая дневник Рицлера, пришел к такому же основному выводу. Тот целиком разделял убеждение Бетмана, что «такой новый порядок в Европе обещал больше постоянства, чем откровенная аннексия чужой территории». Рицлер также допускал, что «Средняя Европа» «была европейской маскировкой нашей воли к власти».

Никто не рассматривал Украину в ходе реализации важных проектов. В планах «Средней Европы» центральное место занимала польская проблема. Польша стала «горстью подлинной среднеевропейской земли» не только для Фридриха Наумана, главного разработчика концепции, но и для других приверженцев такой политики. Польская декларация от ноября 1916 года, принятая Берлином и Веной во время подъема или спада агитации за «Среднюю Европу», приветствовалась Науманом и его сторонниками как важный шаг в направлении осуществления намеченной цели.

Следовательно, немецкий историк Ханс Бейер был прав, расценивая период с конца 1914 по 1916 год как время, когда тень Польши доминировала «во всем треугольнике Берлин – Будапешт – Вена». То, что украинская проблема не играла существенной роли в немецкой экспансии на Востоке в этот период, вполне можно объяснить влиянием концепции «Средней Европы» на официальную политику Германии относительно Польши. Лишь в первые месяцы войны германская печать и определенные официальные круги уделяли Украине повышенное внимание.

Согласно проекту Наумана, в «Среднюю Европу» включалась только часть украинской территории, находившаяся под управлением Австрии (Восточная Галиция и Северная Буковина). Такая его осторожность в подходе к данному вопросу понятна. В конце концов, пока Россия являлась сильной державой, до тех пор сохранялась надежда прийти к соглашению с ней. Науман не мог идти в своих планах дальше Польши. Однако имеются определенные свидетельства того, что он разделял национальные чаяния «пограничных народов», о которых получал информацию от своего друга и соратника Пауля Рорбаха. Ханс Бейер идет даже так далеко, что ставит в заслугу Науману внесение вклада своими работами по «Средней Европе» (с ними ознакомились сотни тысяч людей в Германии, Австрии и других странах) в лучшее понимание проблем «пограничных народов» Российской империи и повышение заинтересованности в их судьбе.

Науман занял четкую позицию по украинской проблеме только после заключения договора с Украиной в Брест-Литовске 9 февраля 1918 года. Он приветствовал его как позитивный шаг на пути реализации плана «Средней Европы» (хотя он имел в виду прежде всего продовольственные поставки из Украины). Вскоре после этого Вальтер Шотте, редактор еженедельника «Средняя Европа», ссылался на Украину как на «составляющую часть «Средней Европы». Все это было, однако, просто самообманом. Первоначальная концепция «Средней Европы» 1915—1916 годов умерла. В то время как одни деятели упорно отказывались признавать это, другие быстро двинулись дальше и приспособили свою «Среднюю Европу» к концепциям «Дранг нах остен» Людендорфа и «Восточной Европы» Рорбаха. Фриц Фишер, который, вопреки Мейеру, усматривает тесную связь между планами сторонников «Средней Европы» и официальной политикой Германии, полагает, что с крахом России эта идея уступила место плану «абсолютного господства на Востоке».

В бесконечных дебатах вокруг «остполитик» рейха также важную роль сыграло движение «Восточная Европа». Не будет преувеличением отождествить это идейное течение с Паулем Рорбахом, поскольку никто в Германии военного времени, кроме него, не сделал так много для развития и распространения идей, связанных с концепцией «Восточная Европа». Он был не только наиболее активным автором, но также являлся наиболее известным представителем данного течения и бесспорным лидером движения. Пауль Рорбах достиг впечатляющих успехов в публикации своих произведений еще до начала Первой мировой войны. Как прибалтийский немец, он хорошо знал Россию, владел русским языком и активно занимался изучением социальной, экономической и политической жизни империи после того, как покинул ее и поселился в Германии, на родине своих предков. Рорбах, который в то время путешествовал по миру больше, чем кто-либо из его соотечественников, сделал себе имя в качестве эксперта по вопросах колониальной политики и немецких колонистов. Он также проявил себя как знаток ближневосточных проблем и сторонник немецкой экспансии в этом регионе, а также как приверженец концепции «Средняя Европа» и, наконец, зарекомендовал себя исследователем России и ее национального вопроса.