Ирина Блауберг - Анри Бергсон

Так в философии Бергсона появилось понятие длительности, ставшее стержнем его концепции. Его Бергсон считал главным своим философским открытием и постоянно опирался на него в дальнейших теоретических поисках. Позже в письме X. 1еффдингу он отмечал, что рассматривает интуицию длительности как средоточие своего учения. «Представление о множественности “взаимопроникновения”, полностью отличной от нумерической множественности, – представление о длительности гетерогенной, качественной, творческой, – вот пункт, из которого я вышел и к которому все время возвращаюсь. Оно требует от духа огромного усилия, разрушения множества рамок, своего рода нового метода мышления (ибо непосредственное вовсе не есть то, что легче всего заметить). Но, придя однажды к этому представлению и овладев им в его простой форме (которую не следует смешивать с понятийной реконструкцией), чувствуешь необходимость изменения своей точки зрения на реальность» [146] ЕР, II, р. 456. . И впоследствии, уже фактически завершив свое философское творчество, Бергсон замечал, что при написании всех своих книг, как бы ни были различны их темы, он пользовался идеей длительности как направляющей нитью, ведшей его к сути проблемы.

Понятие длительности – одно из тех ключевых понятий, которые свидетельствуют о переломных моментах в осмыслении реальности и выступают как символы (уже не в бергсоновской смысле) философской переориентации. Рассуждения Бергсона о модели времени, с которой работает наука, и выдвижение им собственного представления о времени фактически означало пересмотр прежней рациональности, строившейся на математизированном и логизированном видении реальности. Водоразделом между прежней и новой идеями рациональности стало у него именно понятие длительности. Математическое естествознание и основанная на нем философия, полагал Бергсон, имели дело с тем временем, которое могло быть выражено в формулах, с временем как «подвижным образом вечности» (Платон), не позволявшим выйти в сферу изменения, творчества. Такое «опространствленное время» предстало в его работах как основная черта той научной и философской рациональности, которая, с его точки зрения, не способна была объяснить человека и его сознание.

Бергсон, вероятно, первым столь решительно развел две эти формы времени. Осознав тот факт, что «время как элемент физического описания реальности, как одна из координат некоторой движущейся точки и время как определенного рода величина и мера человеческой жизни – не одно и то же время» [147] Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. М., 1989, с. 7. , что это различные реальности, исследуемые на разных теоретических уровнях и разными методами, он сделал их противопоставление краеугольным камнем своей философской концепции. Но подходы к такому пониманию намечались и в предшествовавшей Бергсону философии. Так, в учениях Плотина и опиравшегося на него Августина время было связано с душой. Эта традиция получила развитие и в XVIII веке; как показывает П.П. Гайденко, психологическая трактовка времени была разработана в учениях Локка, Юма и Беркли, где на первый план в процессе познания выдвигается уже не интеллектуальное созерцание врожденных идей, как в рационализме, а внутренний опыт (мы говорили выше, что и французский спиритуализм имел одним из своих важных истоков концепцию Кондильяка – продолжателя дела эмпиристов) [148] См.: Гайденко П.П. От онтологизма к психологизму… Автор подчеркивает здесь, что «психологическое рассмотрение Локком длительности и времени положило начало той традиции, которая оказалась, пожалуй, одной из самых влиятельных в новоевропейской философии». Юм также, критикуя Ньютона, «вслед за Беркли пролагает путь к той трактовке времени, которая восторжествовала в науке и философии конца XIX–XX вв.» (с. 84, 96). . Этим тоже подтверждается отмеченное выше внутреннее родство концепции Бергсона с традициями эмпиризма. Кроме того, сходные идеи о времени высказывались и Кьеркегором, с философией которого Бергсон не был знаком [149] X. Гёффдинг как-то сообщил Бергсону о том, что его предшественником в трактовке времени был Кьеркегор, создатель экзистенциальной философии, который противопоставил фиктивному времени математиков подлинную временность. Но в ту эпоху, когда Бергсон начал размышлять об этих проблемах, творчество датского мыслителя было еще неизвестно во Франции (см.: Gattaui G. Temoignage // ET, p. 127). .

Однако значение этой проблематики могло быть полностью осознано лишь на основе опыта, накопленного психологией и историей к концу XIX века, – опыта времени человеческого существования. В центре философских размышлений тем самым оказалась проблема времени как основания человеческого бытия, истории и культуры. Бергсон сумел выразить емким понятием длительности эти новые философские установки, проявившиеся в иной форме в учениях Дильтея, Шпенглера, Зиммеля и др. Хотя сам он довольно поздно занялся собственно проблемами истории в обычном ее понимании, но уже в работах раннего периода он поместил сознание в сферу по-новому осмысленной временности, описав его как по преимуществу темпоральное, личностно-историческое явление.

Понятие длительности в полную силу проявило свою плодотворность уже в XX веке. Концепция Бергсона, возрождавшая очень давние философские традиции трактовки времени, подчеркивавшая содержательный, качественный характер времени, во многих отношениях созвучна таким течениям философской мысли, как феноменология Гуссерля [150] Именно под руководством Гуссерля польский философ-феноменолог Р. Ингарден написал в 1914–1917 гг. докторскую диссертацию на тему «Интуиция и интеллект у А. Бергсона» (польский перевод: Ingarden R. Intuicja i intellekt u H. Bergsona // Ingarden R. Z badani nad filozofiа wspklczesna. Warszawa, 1963). В этой работе Ингарден отметил некоторое сходство в трактовке времени Бергсоном и Гуссерлем (s. 55). По словам Ингардена, когда он в 1917 г. познакомил Гуссерля с бергсоновской концепцией длительности, Гуссерль внимательно слушал, а потом воскликнул: «Das ist fast so, als ob ich Bergson wcre!» [ «Тут все почти так, будто Бергсон – это я»] (цит. по: Ćapek M. Op. cit., p. 172). Позже Ингарден замечал, что при всем отличии обеих теорий, их понятийного аппарата, обращение к непосредственным данным составляет общий им исходный пункт, хотя сами эти непосредственные данные отнюдь не идентичны (см.: «Bergson et nous». V. II. P., 1960, p. 26–27). Это сходство отмечал и сам Бергсон (см.: Benrubi I. Op. cit., p. 79. См. также: Свасьян К.А. Цит соч., с. 76). Но бергсоновский способ изложения, где гносеологическая проблематика вплетена в исследование философско-психологических вопросов, далек от гуссерлевского идеала научной строгости. и фундаментальная онтология Хайдеггера.