Пенни Уилсон - Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Госпиталь требовал к себе внимания, и он делал жизнь Анастасии более осмысленной, но он же предоставил ей еще одну возможность и более глубоко понять, и уразуметь идею принципа noblesse oblige, то есть «положение обязывает», что было особенно важно для той роли, которую выпало играть ей. Если императрица и ее две старшие дочери в соответствии со своим желанием выполняли любую работу, которая поручалась им в операционной, как при ампутации, так в случае смерти пациента на операционном столе, круг обязанностей великих княжон младшего возраста был гораздо меньше. В качестве подарков они вязали разные вещи для своих подопечных и приглашали артистов, чтобы внести какое-то разно-образие в жизнь пациентов своего госпиталя. «Сегодня мы пошли в наш госпиталь, – Анастасия писала своему отцу в письме, датированном 1915 годом. – Там был концерт. Выступали певцы, а потом танцоры, а затем артисты, которые и пели, и танцевали… Я сидела с некоторыми из твоих старых офицеров. Под конец все аплодировали» {8}. Когда пациентов госпиталя выписывали, великие княжны обеспечивали их часами и дарили им небольшие памятные медали со своими инициалами, а также другие подарки на память о встрече с дочерьми императора {9}. Но при этом Анастасия лицом к лицу сталкивалась с печальной действительностью, слишком хорошо знакомой всем ее пациентам. «Умерло еще двое бедняг, – писала она в письме, – а мы только вчера сидели вместе с ними» {10}. По мере продолжения войны такие печальные дни повторялись со все возрастающей частотой и опустошение, производимое ею, становилось все более ощутимым.

Эти люди сражались за ее страну, за ее отца и за нее самое, жертвуя свои жизни во имя святой Российской империи, некоего абстрактного представления, которое летом 1915 года приобрело для Анастасии более личный характер. Семья Романовых находилась под защитой армейских подразделений, патрули несли охрану по периметру их резиденции, солдат выстраивали вдоль улиц, по которым проезжало семейство. И все члены семьи, в свою очередь, тоже имели тесную связь с военным корпусом государства, выступая в роли почетных полковников и шефов полков; все, это если не считать Анастасии, которую посчитали слишком молодой, чтобы возложить на нее такую обязанность. Данное обстоятельство, так же как и избыточный вес, служило для нее поводом для постоянного отчаяния: даже офицеры на борту яхты «Штандарт» без зазрения совести дразнили Анастасию, утверждая, что ей очень повезет, если она станет шефом какой-нибудь захудалой пожарной команды в Санкт-Петербурге {11}. Но на помощь Анастасии пришел ее отец. Пятнадцатого июня 1915 года – в день четырнадцатилетия Анастасии – Николай II присвоил своей дочери звание почетного полковника и шефа 148-го пехотного Каспийского полка {12}. Согласно традиции требовалось провести парадное построение, вынос знамени и церемониальное прохождение полка, принимаемое полковником – шефом полка, сидя верхом на лошади. Все эти детали, без всякого сомнения, были бы в радость Анастасии, если не ради самого ритуала, то хотя бы ради возможности оказаться центром всеобщего внимания. Но в то время ее полк находился в далекой Галиции, ведя бои с германскими и австро-венгерскими войсками вдоль реки Днестр; Анастасии пришлось ждать два месяца, прежде чем она при короткой встрече в Александровском дворце смогла наконец получить официальное поздравление от командира этого полка полковника Василия Колюбакина {13}. Тем не менее она старалась не упустить ни одной детали, получив, как она с гордостью записала, «доклад о моем полке» и сочтя «все это очень интересным» {14}.

Август 1916 года положил начало третьему году войны. Военные неудачи, нехватка боеприпасов и амуниции и неудачно спланированные операции не оставили камня на камне от надежд на быструю и решительную победу над противником; вместо побед армию преследовали катастрофы и отступления, а внутри страны росло разочарование и недовольство населения. Предыдущим летом Николай II, под сильным давлением со стороны жены, полностью зависимой от вмешивающегося во все Распутина, невзирая на возражения своего правительства, взял на себя командование русской армией, и половину своего времени он стал проводить в городе Могилеве, где находился штаб верховного командования, или Ставка, и куда к нему приезжал, если здоровье позволяло, цесаревич Алексей. Оставшись одна в столице империи, которую Николай переименовал в более русском стиле в город Петроград, императрица Александра добилась печально нелестной репутации, поскольку, подталкиваемая Распутиным, она требовала, чтобы ее муж менял министров с такой безумной скоростью, которая ничего иного, кроме вреда, правительству не несла. Тучи сгущались, и даже члены семейства Романовых открыто шептались о возможности переворота и революции.

Это лето оказалось последним летом беззаботной жизни Анастасии, то были месяцы, в которых пребывание в Царском Селе чередовалось с поездками вместе с матерью и сестрами в Могилев. Анастасия скучала по отцу и получала удовольствие, когда семья снова собиралась вместе, когда императорский поезд заводили в какую-нибудь уединенную ветку на окраине города и можно было больше не соблюдать формальностей. По утрам великие княжны знакомились с местами, расположенными по окрестности, гуляли по лесу, останавливали удивленных крестьян и детей железнодорожных рабочих и всегда давали им что-нибудь из еды или угощали конфетами {15}. Каждый день императрица вмести с дочерьми ездила на автомобиле в Могилев, где в доме губернатора царь Николай II пользовался комнатой на двоих вместе с цесаревичем Алексеем. Здесь императрица и дочери присоединялись к ним на время второго завтрака и чаепития, после которых следовали прогулки по Днепру или путешествия по песчаным холмам. Последнее, по воспоминаниям баронессы Буксгевден, можно приравнять к настоящему суровому испытанию, в котором «преобладала боль, а не удовольствие», поскольку Николай любил все, что связано с физической нагрузкой, и не считал нужным обращать внимание не только на явственно видимые преграды, но и на возможности тех, кто сопровождал его. Для императора было обычной практикой быстрым шагом отправиться в путь, взбегая на холмы и бегом спускаясь с них, перелезать через заборы и форсировать ручьи, оставляя позади всех, кто изо всех сил старался не отставать от него: своих детей, своих офицеров и даже гостей, приглашенных им. И не раз, и не два группы таких выбившихся из сил и задыхающихся людей забредали во двор какой-нибудь удаленной дачи, удивляя своим появлением семейства, которые мирно пили чай и были совсем не в восторге от такого непрошеного вторжения. Однако достаточно скоро большинству удавалось узнать в бесстрашных путниках, храбро шагающих через их газоны и лужайки, лица, хорошо знакомые им по открыткам и иллюстрациям, и тогда они сами неуклюже расталкивали друг друга, чтобы отвесить поклон и поднести букет поспешно сорванных цветов хихикающим великим княжнам {16}.