Свен Линдквист - Уничтожьте всех дикарей

Такова была правда кожаных книг, занимавших видную часть шкафа. Но среди непереплетенных книг в углу была другая правда, та, которая пахла бабушкой.

20.

До 1966 г. шведские родители имели законное право пороть своих детей. Во многих европейских странах это право все еще сохраняется. Даже сегодня во Франции можно купить специальный кожаный хлыст для наказания жен и детей, называемый французами martinet – стриж . Он состоит из девяти прочных кожаных ремешков и поэтому по-шведски называется «девятихвостым котом».

В доме моих родителей применялись березовые розги. В исключительных случаях мать срезала ивовые побеги. Она брала меня с собою в лес. Ее лицо тогда было именно таким, как и советовал Пагель, ни единым мускулом оно не выдавало ее чувств.

Я избегал ее взгляда и смотрел вниз на свои черные резиновые сапоги. Мы отправлялись на старую спортивную площадку, где на краю леса росли ивы. Мать срезала один побег за другим и проверяла их, делая в воздухе несколько свистящих взмахов. Затем она отдавала их мне. Я нес их всю дорогу домой, преисполненный одной лишь мыслью: только бы нас никто не увидел!

Стыд был худшим наказанием.

И ожидание.

Целый день проходил в ожидании, пока не вернется домой отец. Когда отец возвращался, он еще ничего не знал. Я видел это по его лицу, которое было таким же, как обычно. Он собирался идти к бабушке, когда мать останавливала его и рассказывала о том ужасном, что произошло.

В тот вечер меня отправили в постель. Я лежал там и ждал, пока они говорили между собою. Я знал, что они говорят обо мне.

Затем они вошли в комнату, лица у обоих были холодными, пустыми и враждебными. Мать держала розги, отец спросил – правда ли то, что ему рассказали. Правда ли, что я так плохо себя вел на рождественском празднике? Ругался дурными словами? Богохульствовал и упоминал Имя Божье всуе?

«Да», – выдохнул я.

Перед глазами еще стоял испуганный восторг девочек, я все еще чувствовал теплое сияние превосходства, исходившее от меня, когда сидя на вечеринке, окруженный восхищенными друзьями, я произносил запретные слова – они отдавались во мне и теперь, когда отец взял розгу и начал меня пороть. «Херов зассанец, херов засранец, чертова херова ссыкунья… чертов, чертов, чертов…»

В отличие от матери, отец не копил в себе раздражение весь день, поэтому он начинал холодно, и сначала могло показаться, что он выполняет это «телесное наказание», как выражается Пагель, лишь с огромной неохотой.

Я не видел его лица, пока он меня бил, и он не видел моего. Но по тому, как он дышал, я слышал, что с ним что-то случается в тот момент, когда он переходит порог насилия.

Мне казалось, ему было стыдно причинять мне такую боль, и стыд переходил в ярость, которая заставляла его ударять сильнее, чем он хотел. Но возможно, то был мой собственный стыд, который я ошибочно читал в его действиях.

Но я точно знал одно – что людей охватывает своего рода безумие, когда они переходят к насилию… Насилие захватывает, трансформирует, делает их – даже после того как все кончено – неузнаваемыми.

21.

Спасенная мною книга, «В тени пальм» (1907), была написана миссионером Эдвардом Вильхелмом Шёблумом. Он прибыл в Конго 31 июля 1892 г. 20 августа он впервые увидел там труп.

На страницах его дневника мы читаем, как он путешествует на пароходе вверх по реке Конго в поисках подходящего места для миссии. В первый же день своего пребывания на борту он становится свидетелем порки с применением кнута из гиппопотамовой кожи (того самого, который столь настоятельно рекомендует лейтенант Пагель). В этом вопросе среди белых мужчин на борту царит полное единодушие: «Черного может цивилизовать только кнут».

В католической миссии содержатся три сотни подростков, захваченных в плен во время войны между туземцами и государством. Теперь их передадут государству и будут воспитывать из них солдат.

Отплытие парохода откладывается до поимки одного из них. Подростка находят и привязывают к паровой машине, к самому раскаленному ее месту. Шёблум пишет:

– Капитан часто показывал пареньку chicotte , но выжидал целый день, прежде чем дать ее отведать.

И вот наступает момент страдания. Я пытался сосчитать удары и думаю, что их было около шестидесяти, вдобавок к тому наказуемый получал пинки в голову и в спину. Капитан удовлетворенно улыбался, увидев, что скудная одежда парня полностью пропиталась кровью. Брошенный на деке несчастный извивался в мучениях, как червь, и каждый раз, когда капитан или кто-нибудь из торговых агентов проходили мимо, жертва получала очередной пинок или сразу несколько… Я же должен был наблюдать за всем этим в молчании.

За ужином они хвалились своими подвигами в обращении с черными. Они вспоминали о человеке, который однажды до смерти запорол троих. Говорили об этом как о героическом поступке. Один из них сказал: «И лучшие из них недостаточно хороши, чтобы умереть как свиньи».

22.

Бабушка так никогда и не получила назад свою книгу. Я сохранил ее там, где и полагалось, хорошенько запрятав в угол для непереплетенных книг.

23.

Как бы отреагировал Пагель, если бы он вернулся и смог увидеть то, что видел Шёблум?

Возможно, ответ мы найдем в дневнике И. Дж. Глэйва. 14Здесь мы не услышим мягких интонаций голоса миссионера. С самого начала Глэйв убежден в том, что к туземцам следует относиться «с предельной жесткостью» и что следует нападать на их деревни, «если они не хотят работать на благо страны».

«Заставлять их работать – не преступление, но проявление доброты… Применяемые меры суровы, но с туземцем не справишься путем одних уговоров; им необходимо управлять посредством силы».

Это была исходная позиция Глэйва. Он был старый ветеран Конго, один из первых, кто служил у Стенли. Но когда он возвращается в Конго в январе 1895 г., он сталкивается с такой жестокостью, которая возмущает даже его. Последний удар его лояльности наносят сцены пыток, очень схожие с теми, свидетелем которых пришлось быть Шёблуму.

« Chicotte из сырой гиппопотамовой кожи, скрученной на манер штопора, с острыми, как лезвие ножа, краями, – ужасное оружие, несколько ударов такой плетью разрывает кожу до крови. Не следует наказывать более чем 25 ударами chicotte , если только провинность не является очень серьезной.

Хотя мы и убедили себя в том, что кожа африканцев очень толстая, наказуемый должен обладать чрезвычайными физическими данными, чтобы выдержать ужасное наказание в сто ударов; обычно жертва впадает в бесчувствие после 25 или 30. После первого удара наказуемый истошно кричит; затем затихает и лишь стенает, трепеща всем телом до тех пор, пока экзекуция не кончается…