Никколо Макиавелли - Государь. История Флоренции (сборник)

Лоренцо укреплял династию союзом с церковью и для церковной карьеры с малолетства предназначил также и племянника. Не слишком удачное решение – Джулио и по живости характера, и по любви к родному городу предпочел бы светский путь. Однако спорить Джулио Медичи не стал – как и Никколо Макиавелли, он готов был служить на вторых ролях, лишь бы служить Флоренции. В этом – главная особенность их поколения: Леонардо, на пару десятилетий старше, мог жить и в Милане, и при дворе французского короля, заклятого врага Флоренции, но Макиавелли с его универсальной политической теорией, Медичи с их кардинальскими и папскими митрами и даже великий художник Микеланджело по-настоящему «видели» только Флоренцию. Об это неизбывное, на детской памяти замешанное «местничество» разбивались самые стройные идеалы.

В предисловии Макиавелли заявляет, что период до 1434 года, до основания династии Медичи в лице Козимо Старого – деда Лоренцо, уже был описан двумя хорошими историографами, Леонардо Аретино и мессером Поджо, которые, однако, сосредоточились на войнах и внешних событиях. Вот почему он вынужден в первых трех книгах из восьми заново излагать начала городской истории с упором на партийные разногласия и семейные междоусобицы. Упор на «внутреннее» заметен и в следующих книгах, где уже нет необходимости размежеваться с предшественниками. Политик, мечтавший о преобразовании, объединении всей Италии, уходит в подробности мелких дрязг внутри одной области, города, и совершенно очевидно, что это ему интереснее и важнее всего. Всемирно-исторические события выпускаются (об одном таком событии, Флорентийском соборе, унии Западной и Восточной Церквей, нам предстоит поговорить), описываются семейные распри. При чтении «Истории Флоренции» порой ловишь себя на мысли: до чего же автор тонет в деталях! И это человек, виртуозно раскрывавший взаимосвязь событий, проникавший в сущность явлений? Даже у выросших детей семейные конфликты и примирения порой затмевают все прочие воспоминания, и Никколо Макиавелли рассказывает историю Флоренции, словно историю своей непростой семьи. Эмоционально, физиологически он ощущает свой город так же, как Джулио Медичи.

Из неразменной тяжести повседневных мелочей и вырастает миф о золотом веке Флоренции. Время Лоренцо подходило для такого обожествления: в ту пору ценился не столько талант, сколько многогранность характера, словцо, жест. Прозвище «Великолепный» Лоренцо носил не зря. Хотя правление его длилось менее четверти века, правитель успел превратиться в легенду. Страстный поклонник искусства и науки, поэт (по большей части, непристойный), тонкий ценитель античности, бражник и бабник, язычник, пытавшийся перед смертью исповедоваться «настоящему» священнику и умерший без отпущения грехов. Вероятно, оба мальчика, Никколо Макиавелли и Джулио Медичи, воспринимали его как мифического родоначальника. С ним связано процветание государства, при нем нарождается новый флорентиец – образованный, успешный, циничный, умело пользующийся слабостями и людей, и бога. Никколо тоже – «племянник» Лоренцо, с таким же ощущением своего права и причастности к государству. И эта причастность и государственность мифологизируются именно потому, что уходят корнями в детство.

Мифологизация не всегда исключает скептицизм, иной раз даже ему способствует. Рисуя величественный образ, Макиавелли ухитрится заронить в нас искру сомнения: то ли ненадолго это величие, то ли сыщется в нем какой-то изъян, то ли неуютно в его тени. Никколо – тот самый мальчик, что всегда крикнет из толпы сакраментальное: «А король-то голый!» Но он, по крайней мере, понимает, что не будь король королем, никого бы не заинтриговала его нагота. Нагота короля – еще один миф, что идет на смену вере в монархию. Миф о ниспровержении мифов, самый опасный, самый соблазнительный. Разоблачитель презирает веру других людей, но верит в свои разоблачения. Так начинается наука историография.

Наш Никколо принадлежит к числу тех угрюмых людей, что даже о своем вполне благополучном и многообещающем детстве отзываются с кислинкой. В его кратких воспоминаниях педалируется бедность и незначительность семейства Макиавелли. Действительно, по сравнению с международными банкирскими домами Медичи или Барди Макиавелли бедны. Влияние их в государстве незначительно, в культурных кругах они тоже не блистали. Тем не менее это дворянская семья со своим гербом – на серебряном поле голубой крест с гвоздями по углам. «Гвоздь», а точнее «злой гвоздь» (mal chiavello), дал прозвание этому роду. Mal, «злой», не предполагает негативной оценки: этот корень встречается во многих итальянских фамилиях и означает силу, опасную для врагов.

В XV веке у семьи оставались небольшие имения, платившие кое-какой оброк. Другое дело, что доход от сельского хозяйства был невелик, и сколько-нибудь амбициозные сеньоры давно переселялись в город, превращаясь из нобилей в граждан – пополанов. Такой путь выбрала и семья Макиавелли, уже с XIII века отметившаяся в хрониках: в распрях между гвельфами – сторонниками папы и гибеллинами, стоявшими за императора, Макиавелли приняли сторону гвельфов.

Они занимали различные должности, в том числе высшую – «гонфалоньера справедливости», однако в республике гонфалоньеры сменялись каждые два месяца, так что говорить о преимуществе рода Макиавелли не приходится. Хотя это, разумеется, с какой стороны посмотреть. Подавляющее большинство сельского населения вообще не имело права голоса, да и многих других прав, и среди горожан далеко не все участвовали в политической жизни. Макиавелли входили в число нескольких сот избранных, то есть избиравших и избираемых, причастных управлению государством. Когда в игру вступил крупный капитал и разветвленные связи, политика сделалась уделом еще более узкого круга. Существенные должности занимали ставленники Медичи, в руках главы этого рода сосредотачивались все важнейшие внутренние и внешние дела Флоренции, а влияние остальных флорентийцев уменьшилось, однако семейство Макиавелли отнюдь не находилось в опале или нищете. Достаток у них был, по меркам феодалов или банкиров, скромный, но для рядового горожанина 110 флоринов годового дохода (согласно переписи 1498 года) – богатство. Немалой привилегией в ту эпоху было и образование, а тем более интеллигентная профессия – отец Никколо был юристом.

Небольшие имения в Сант-Андреа, Фонталле и под городком Сан-Кашьяно поставляли зерно, виноград и оливковое масло к столу синьора. В доме были книги – юридическая литература, римские классики и переведенные на латынь греки. Бернардо, отец Никколо, высоко ценил философов-моралистов, а также историков. Естественно, и дома, и в школе читали великого флорентийца Данте, хотя в зрелую пору Никколо явно отдавал предпочтение другому флорентийцу – Петрарке. Не чужда поэзии была и мать, донна Бартоломеа: она сочиняла церковные гимны и песнопения. Скорее поэтическое, нежели религиозное творчество – в полном соответствии с духом эпохи, о боге вспоминали гораздо реже, чем о философах и поэтах.

Читать дальше