Дин Кунц - Зимняя луна

– Да? Я думала, вы, полицейские, ничего не делаете часами, только сидите и пончики жуете да собираете деньги от воротил наркобизнеса.

– Иногда мы избиваем невинных граждан.

– Ну да, это утомляет.

Его глаза закрылись.

Хитер продолжала гладить волосы мужа. Его руки все еще скрывались под рукавами смирительной рубахи, и она отчаянно захотела коснуться их.

Внезапно его глаза распахнулись, и он спросил:

– Лютер умер?

Она поколебалась.

– Да.

– Я так и думал, но… надеялся…

– Ты спас женщину. Миссис Аркадян.

– Это что-то.

Его веки снова затрепетали, тяжело сомкнулись, и она сказала:

– Тебе лучше отдохнуть, малыш.

– Ты видела Альму?

Это была Альма Брайсон. Жена Лютера.

– Нет еще, малыш. Я была как будто привязана к этому месту, ты понимаешь.

– Пойди навести ее, – прошептал он.

– Схожу.

– Теперь я в порядке. Она… в тебе нуждается.

– Хорошо.

– Так устал, – сказал он и снова соскользнул в сон.

Группа поддержки в холле реанимационной насчитывала троих, когда Хитер покинула Джека на ночь, – двое полицейских в форме, чьих имен она не знала, и Джина Тендеро, жена другого полицейского. У них сразу поднялось настроение, когда она сообщила, что Джек выбирается, а сама узнала, что те несколько раз связывались с департаментом по внутренней связи. В отличие от врачей, они понимали, почему она отказывалась уныло сосредоточиться на параличе и усилиях, необходимых для его излечения.

– Мне нужен кто-то, кто отвез бы меня домой, – сказала Хитер. – Чтобы взять свою машину. Я хочу навестить Альму Лютер.

– Отвезу тебя туда, а потом домой, – сказала Джина. – Я сама хочу повидать Альму.

Джина Тендеро была самой яркой из жен полицейских в отделе и, может быть, во всем департаменте лос-анджелесской полиции. Ей было двадцать три года, но выглядела она на четырнадцать. Сегодня она надела туфли на пятидюймовых каблуках, узкие черные кожаные брюки, красный свитер, черный кожаный жакет и огромный серебряный медальон с ярко раскрашенным эмалевым портретом Элвиса в центре. Большие серьги из многих колец, настолько сложные и составные, что напоминали вариацию тех головоломок, которые, как считается, отвлекают разоренных бизнесменов, если они полностью сосредоточиваются на их разборке. Ногти выкрашены в неоново-малиновый цвет, настоящие тени были намного слабее теней на ее глазах. Черные как смоль волосы стекали сплошной массой мелких завитков ниже плеч: выглядели они как парик, который носила Долли Партон, но это были собственные.

Хотя Джина достигала только пяти футов трех дюймов без туфель и весила, может быть, сто пять фунтов, если ее хорошенько намочить, но всегда выглядела больше, чем кто-либо рядом. Когда она шла по коридору больницы с Хитер, ее шаги были громче, чем у мужчин вдвое ее больше, и сиделки оборачивались и неодобрительно хмурились, услышав это ток-ток-ток ее высоких каблуков по кафельному полу.

– Ты в порядке, Хит? – спросила Джина, когда они направились к четырехэтажной парковке гаража от больницы.

– Да.

– Я имею в виду – на самом деле.

– Так и есть.

В конце коридора они вышли через зеленую металлическую дверь в гараж. Он был из голого серого бетона: холодный, с низким потолком. Треть флюоресцентных ламп была разбита, несмотря на проволочные сетки, защищавшие их, и тени среди машин предлагали неисчислимое множество мест для засады.

Джина выудила банку с аэрозолем из сумочки и стиснула ее в руке, положив указательный палец на спусковой механизм, а Хитер спросила:

– Что это?

– Мейс с красным перцем. Ты не носишь?

– Нет.

– Ты думаешь, где живешь, девочка, – в Диснейленде?

Когда они поднимались по бетонной рампе мимо припаркованных с обеих сторон машин, Хитер сказала:

– Я, может быть, куплю себе.

– Не сможешь. Эти ублюдки-политики признали их незаконными. Не хотят, чтобы у бедных насильников была сыпь на коже, так что… Попроси Джека или одного из этих парней – они еще могут достать его тебе.

Джина имела недорогой голубой маленький «Форд», у него была сигнализация, которую она отключила, не доходя до автомобиля, дистанционным управлением, висевшим как брелок на кольце для ключей. Фары вспыхнули, «Аларм» один раз пикнул, и двери отворились.

Поглядев на тени, они забрались внутрь и тут же закрыли двери снова.

Джина завела мотор и немного задержалась, перед тем как тронуть машину с места.

– Ты знаешь, Хитер, если хочешь поплакать у кого-нибудь на плече, моя одежда все равно насквозь вымокла.

– Я в порядке. Правда.

– Уверена, что не передумаешь?

– Он жив, Джина. Все остальное я могу перенести.

– Чуть за тридцать! И Джек в инвалидном кресле?

– Это неважно. Если так и произойдет, теперь, когда я говорила с ним, была с ним ночь, все неважно.

Джина поглядела на нее долгим взглядом. Затем сказала:

– Ты так, значит. Знаешь, что это будет, но тебе все равно. Хорошо. Я всегда считала, что ты такая, но приятно знать, что я была права.

– Какая «такая»?

Отпустив с хлопком ручной тормоз и начав разворачивать «Форд», Джина усмехнулась:

– Такая упертая чертова сучка.

Хитер рассмеялась.

– Кажется, это комплимент?

– К черту. Да, это комплимент.

Когда Джина заплатила за стоянку в будке на выезде и машина покинула гараж, восхитительный золотисто-оранжевый восход окрасил золотым пятна облаков на западе. Однако, когда они пересекли центр с его растущими тенями и сумерками, которые постепенно наполнялись кроваво-красным светом, знакомые улицы и дома показались такими же чужими, как отдаленная планета. Она прожила всю свою взрослую жизнь в Лос-Анджелесе. Но Хитер Макгарвей чувствовала себя чужаком на чужой земле.

Испанский двухэтажный дом Брайсонов был в Валлей, с краю Бурбанка, на улице со счастливым номером 777, где на обочине росли платаны. Ветки этих больших деревьев без листьев придавали им вид какого-то паукообразного, устремленного в грязное желто-черное ночное небо, которое было слишком полно окружающим светом от городского движения, вместо того чтобы быть совершенно чернильным. Машины столпились на дороге и на тротуаре перед 777-м, включая одну черно-белую.

Дом был полон родственниками и друзьями Брайсонов. Несколько бывших и большая часть нынешних полицейских в форме или гражданской одежде. Черные, испанцы, белые и азиаты собрались в одну компанию, чтобы опереться друг на друга, так как они редко казались способны сойтись в обычном обществе.

Хитер почувствовала себя будто дома, когда пересекла порог: здесь было настолько безопасней, чем во внешнем мире. Проходя через гостиную и столовую, где разыскивала Альму, она несколько раз остановилась, чтобы быстро переговорить со старыми друзьями, – и обнаружила, что сообщение об улучшении состояния Джека уже получено по внутренней связи.