Джон Краули - Маленький, большой, или Парламент фейри

– А ну-ка, Эзра, взгляни на эту кучу. – (Свеженапиленные желтые чурбаны с коричневыми ободками, громоздясь, валялись по всему двору, издавая сладковатый запах смолы и горячей выпечки.) – Вручную ты провозился бы не меньше недели. Что скажешь?

– Отлично.

– А ты что думаешь, Эми? Правда, хорошо?

Она улыбнулась и застенчиво опустила глаза, как будто хвалили ее.

– Отлично, – повторил Эзра. – А ты кыш отсюда!

Эта реплика была адресована Эми, на лице которой тотчас проступило выражение уязвленного высокомерия – столь же милое для Августа, как и ее улыбка. Эми вскинула голову и медленно, нога за ногу, удалилась, чтобы не создавать впечатления, будто ее прогнали.

Эзра молча помог Августу вернуть «фордовское» колесо на место. Неблагодарное молчание показалось Августу тягостным, но он подумал, что фермер, возможно, боится раскрыть рот, дабы не возникло вопроса о вознаграждении. Но бояться ему было нечего: Август, в отличие от младших сыновей во всех старинных сказках, знал, что не может в награду за выполнение непосильного задания (напилить за день пару сотен досковых футов) потребовать руки его прекрасной дочери.

Возвращаясь домой по знакомой дороге, поднимая клубы привычной пыли, Август остро ощущал нерасторжимое соответствие (все другие усматривали здесь, наоборот, противоречие) своего автомобиля вершине лета. Без особой надобности он слегка подрегулировал дроссель, кинул соломенную шляпу на соседнее сиденье и подумал, что если вечер окажется тихим, то можно будет поехать на рыбалку в одно из известных ему местечек. Он испытывал блаженство – чувство, которое теперь нередко охватывало его, а впервые пришло, когда он приобрел свой автомобиль, поднял похожий на крыло летучей мыши капот и увидел двигатель, привод трансмиссии и прочие детали мотора, скромные и столь же необходимые, как ему – собственные внутренние органы. У него появилось ощущение, что наконец-то его знания о мире достаточны для того, чтобы жить в нем: мир и его понимание мира составляли теперь единое целое. Он назвал это чувство «ростом» и действительно чувствовал, будто растет, хотя временами, испытывая буйный восторг, удивленно спрашивал себя, не превратится ли в некое подобие «форда», не станет ли, чего доброго, самим Фордом: он не мог вообразить другого инструмента, а равно и другого человека, столь же невозмутимо целенаправленного и совершенного: о подобной судьбе оставалось только мечтать.

Казалось, будто все сговорились, чтобы сбить его с пути. Когда он сказал папаше (он называл своего отца «папашей» про себя и в присутствии Эми, хотя обратиться так к самому Джону не смел), что в этой местности не помешало бы устроить гараж, где можно заправлять автомобили бензином, делать мелкий ремонт и продавать «форды», и выложил перед Джоном брошюрки и проспекты, которые получил от компании Форда, с указанием списка расходов на создание небольшого торгового агентства (он умолчал, что хотел бы сам стать агентом, понимая, что в шестнадцать лет слишком молод для этого, но был бы счастлив, очень счастлив накачивать бензин и устранять неполадки), его отец лишь улыбнулся и, даже бегло не просмотрев брошюры, сидел, кивая головой, и слушал объяснения сына только из любви к нему и еще потому, что любил ему потакать. Наконец он спросил: «Тебе бы хотелось иметь собственный автомобиль?»

Конечно, Августу хотелось, но он чувствовал, что с ним обращаются словно с мальчишкой, хотя он, как взрослый, так тщательно продумал идею с гаражом, прежде чем обратиться к отцу. А его отец, чьи заботы были на редкость ребяческими, только улыбнулся, как будто услышал о каком-то безумном детском желании, и купил сыну автомобиль единственно ради того, чтобы его успокоить.

Но проблемы это не разрешило. Папаша этого не понимал. Война все изменила. До нее никто ни о чем не знал . Можно было гулять в лесу, выдумывать истории и видеть разные разности, если уж очень этого хотелось. Но оправданий этому не осталось. Теперь над всем господствует знание – реальное знание о том, как мир функционирует и как им управлять. Управление. «Водитель автомобиля „Форд – Модель Т“ легко и просто включит зажигание. Управление осуществляется следующим образом…» И Август прилежно собирал все эти инструкции, рациональные и ладные, чтобы упрятать с глаз долой неразбериху своего безумного детства, подобно тому, как пыльник, плотно застегнутый до самого подбородка, скрывает костюм.

– Тебе нужен, – сказал Август матери в тот день, – свежий воздух. Давай с тобой прокатимся. Ну же!

Он подошел, чтобы взять ее за руки и помочь ей подняться с шезлонга, но, хотя она и протянула ему руки, оба знали, поскольку разыгрывали точно такую же сценку уже не в первый раз, что Вайолет с места не поднимется и уж наверняка никуда не поедет. Но руки его она не отпускала.

– Ты можешь потеплее укутаться, да и все равно по этим дорогам больше пятнадцати миль в час не выжать…

– Ох, Август!

– Нечего зря охать, – проговорил он, позволяя Вайолет притянуть его к себе, усаживаясь рядом, однако уклоняясь от ее поцелуя. – Ты прекрасно знаешь, что у тебя все хорошо: во всяком случае, ничего действительно худого нет. Ты просто слишком много думаешь.

То, что строго выговаривать матери, будто непослушной девчонке, приходилось ему, младшенькому, хотя были и дети постарше, которым и следовало бы больше заботиться о матери, вызывало у Августа досаду, но ничуть не огорчало Вайолет.

– Расскажи мне, как прошла пилка, – попросила Вайолет. – Малышка Эми тоже была там?

– Не такая уж она и малышка.

– Нет-нет. Конечно же нет. Но она такая хорошенькая.

Август заподозрил, что покраснел, и ему показалось: мать это заметила. Август смутился, считая не совсем приличным, если его мать подумает, будто он относится к девушкам иначе чем со снисходительным равнодушием. По правде сказать, лишь к немногим девушкам он в самом деле так относился, и все это знали. Даже сестры с понимающими улыбками снимали пушинки с отворотов его пиджака и зачесывали назад его густые, непокорные, как у матери, волосы, стоило ему как бы невзначай обронить, что вечерком он собирается заглянуть к Медоузам или Флауэрзам.

– Послушай, Ма, – начал он с повелительной ноткой в голосе, – послушай меня внимательно. Ты помнишь, что еще до смерти отца мы говорили с ним об устройстве гаража, создании агентства и прочее. Он был не в восторге от этой идеи, но с тех пор прошло четыре года, и тогда я действительно был слишком молод. Не вернуться ли нам к этому разговору сейчас? Оберон считает, что это отличная идея.

– В самом деле?

Оберон не выставил никаких возражений, однако во время разговора с Августом находился за дверью темной комнаты, в своей отшельнической келье, смутно освещенной красным фонарем.