Даниэла Стил - По велению сердца

Густо-синего цвета, с оттенком фиолетового, какими бывают самые ценные сапфиры из Бирмы или Цейлона, эти глаза были полны сострадания к людским горестям и страданиям, коих она повидала немало. Всякий, кому доводилось видеть выражение этих глаз, сразу понимал, что эта женщина много пережила, но с честью вышла из испытаний, сохранив достоинство и благородство. Перенесенная боль не ввергла ее в депрессию, а наоборот, подняла до высот смирения и гармонии с миром. Не будучи буддисткой, Хоуп разделяла философию этого вероучения и не пыталась сопротивляться обстоятельствам, а плыла по течению, позволяя жизни нести ее от одного переживания к другому. Эта глубина и мудрость сквозили и в ее работах – готовность принять жизнь как она есть и не стремиться изменить ее в своих интересах – то, над чем человек не властен. Хоуп легко отказывалась от того, что любила, – самая сложная задача из тех, что выпадает человеку. И чем больше она жила, чем больше училась и постигала, тем глубже делалось ее смирение. Один встреченный в Тибете монах назвал ее святой женщиной и был близок к истине, хотя Хоуп и не исповедовала ни одного из официальных вероучений. Если она во что и верила, то только в жизнь, которую принимала с благодарностью. Она была как гнущийся на ветру камыш, прекрасный и стойкий.

Хоуп подошла к подъезду. Снегопад усилился. На плече у нее висел кофр с камерой, там же лежали ключи и бумажник. Больше она ничего с собой не носила, косметикой не пользовалась, только иногда подкрашивала губы, отчего делалась еще больше похожей на Белоснежку. Иссиня-черные волосы она зачесывала гладко назад и стягивала либо в конский хвост, либо в косу или пучок, в распущенном же виде они доходили до пояса. Изящество в движениях делало ее похожей на девочку, да и на лице морщин практически не было. По паспорту Хоуп уже стукнуло сорок четыре, но ей никак нельзя было дать ее годы, она всегда выглядела намного моложе. Как ее фотографии и запечатленные на них лица, она оставалась вне времени. Достаточно было одного взгляда на эту женщину – и уже трудно было отвести от нее глаза, хотелось любоваться ею до бесконечности. В одежде Хоуп избегала ярких тонов и почти всегда была в черном, словно затем, чтобы не отвлекать на себя своих будущих героев, но в жарком климате она, конечно, предпочитала белый цвет.

Открыв ключом дверь подъезда, она энергичным шагом поднялась к себе на третий этаж. Она озябла и теперь с радостью входила в дом, где можно было согреться, хотя из за высоких потолков и больших окон в квартире порой гуляли сквозняки.

Хоуп зажгла свет и, как всегда, с удовольствием оглядела свой спартанский интерьер. Цементный пол был выкрашен в черный цвет, диван и мягкие кресла обиты светло-кремовой тканью, словом, ничто в обстановке ее жилища не резало глаз. В этой простоте было что то от дзен-буддизма. А по стенам повсюду висели огромные черно-белые фотографии в рамках, ее любимые работы за долгие годы творчества. Самую длинную стену украшал цикл фотографий юной балерины, сделанных в движении. Девушка на снимках была необычайно хороша собой, изящная белокурая танцовщица не старше девятнадцати. Это была замечательная серия, часть личной коллекции Хоуп. По другим стенам во множестве висели фотографии детей, были и снимки индийских монахов, которых она фотографировала в ашраме, где проходили ее духовные искания, а также два огромных портрета государственных деятелей высшего ранга.

Квартира, можно сказать, являла собой галерею ее работ, а на длинном белом лакированном столе была в строгом, почти хирургическом порядке выложена на мягких подложках вся аппаратура. Для больших заказов Хоуп обычно брала ассистентов со стороны, но в большинстве случаев предпочитала делать все сама. С ассистентами, конечно, было легче, но они сильно отвлекают. Любимым фотоаппаратом Хоуп Данн была купленная сто лет назад «Лейка». Для студийной съемки она использовала также «Хассельблад» и «Мамию», но старая камера оставалась ее самой любимой. Фотографировать Хоуп начала еще в девять лет. В семнадцать поступила на специальные курсы фотографии при колледже Брауна, которые с блеском закончила через четыре года, представив в качестве дипломной работы впечатляющий ближневосточный проект. После диплома она год проработала в качестве коммерческого фотографа и успела за это время выйти замуж, но потом на долгих двенадцать лет практически выпала из профессии и довольствовалась единичными заказами от случая к случаю. Однако в последние десять лет Хоуп вернулась к любимому делу, и именно эти годы принесли ей мировую известность и все крепнущее признание. К тридцати восьми, когда Нью-йоркский музей современного искусства устроил выставку ее работ, она была уже известным фотографом. Настал ее звездный час.

Хоуп зажгла кругом свечи и погасила верхний свет. Удивительным образом эта квартира действовала на нее умиротворяюще. Вместо спальни у нее была небольшая антресоль над лестницей с узкой односпальной кроватью, и Хоуп нравилось, засыпая, оглядывать сверху свое жилье, от этого у нее возникало чувство полета. Этот лофт разительным образом отличался от всех ее прежних квартир, в чем было еще одно его преимущество. Хоуп всегда страшилась перемен, но на этот раз встретила их с легким сердцем. Приняв то, чего всегда боялась, она поняла, что внутренне сделалась сильнее. Всю жизнь ее преследовал страх утраты и перемен, но теперь она научилась принимать их с достоинством и мужеством.

В дальнем конце квартиры располагалась небольшая кухня с черной гранитной отделкой. Скорее по обязанности, чем для того, чтобы утолить голод, Хоуп прошла на кухню и разогрела себе суп из банки. Ей было лень заниматься стряпней, она годами жила на супах, салатах и яичнице. В тех редких случаях, когда у нее пробуждался аппетит к настоящей еде, Хоуп в одиночестве отправлялась в какой нибудь незатейливый ресторан и, не рассиживаясь, съедала незамысловатый ужин. Кулинария никогда не была ее сильной стороной, да она и не скрывала этого. Она считала готовку пустой тратой времени, ведь в мире так много других интересных вещей – сначала это была семья, теперь – работа. В последние три года вся ее жизнь свелась к работе. Своему делу она отдавалась всей душой, и это приносило результат.

Хоуп поглощала свой суп и смотрела на падающий за окном снег, когда зазвонил телефон. Она отставила тарелку и достала мобильник. Звонков она не ждала, но, услышав в трубке голос своего агента Марка Веббера, улыбнулась. Давненько от него не было вестей.

– Слушай, ты сейчас где? В каком часовом поясе? Я не разбудил? – В ответ Хоуп рассмеялась и пересела на диван. С тех пор как она десять лет назад вернулась к работе, Марк бессменно представлял ее интересы. Обычно он добывал для нее коммерческие заказы, но к ее более глубоким творческим проектам относился с не меньшим уважением. И любил приговаривать, что в один прекрасный день она будет признана одной из самых значительных современных фигур в американской авторской фотографии. В каком то смысле его пророчество уже сбывалось, ведь Хоуп пользовалась заслуженным признанием как галерейщиков, так и коллег по цеху.

Читать дальше