Хелена Банч - Превратности любви

– На самом деле ничего хорошего для города в этих бесконечных съемках нет, – возразил экскурсовод. – Участникам массовки платят гроши, а публике, которая смотрит фильмы, нет никакого дела до того, где снимали картину. К тому же эти киношники ужасные грубияны и оставляют после себя горы мусора.

Поскольку импровизированная съемочная площадка осталась позади, экскурсовод снова вернулся к своим прямым обязанностям.

– Тысячи туристов приезжают сюда со всех концов света и сразу влюбляются в наш город, – монотонно забубнил он привычные фразы.

Рядом с Ником сидела странная парочка – лысый толстяк в яркой майке с Микки Маусом и совсем молоденькая девушка с косой и в длинном, расшитом бисером платье с глубоким вырезом. Явно американцы. Их, похоже, вообще не интересовала экскурсия и потрясающие виды Венеции – они были увлечены беседой друг с другом.

– Ну, ты ведь знаешь, какой он «маменькин сынок», – говорила девушка.

– Знаю, он при ней как верная собачонка – смотрит с обожанием в глаза, боится слова лишнего сказать, разве что руки не лижет, – брызжа слюной, отвечал толстяк.

– Представляешь, что со мной было, когда я разбила машину его матери?!

– Не представляю. От этой женщины можно ждать чего угодно – настоящее исчадие ада.

А рыжая девица с конским хвостом все время, пока они плыли по Большому каналу, оживленно болтала по телефону.

Из ее реплик Ник понял, что она диск-жокей на какой-то радиостанции, а парня, с которым она встречается, недавно арестовали за торговлю кокаином и угрозы в адрес полиции, потому-то она и «рванула в Венецию, чтобы привести свои нервы в порядок и, может, чуть-чуть оторваться».

Но особенно его поразили две чопорные старушки, без сомнения англичанки, которым на двоих было лет сто пятьдесят. Мало того, что они – в таких-то годах! – путешествовали по Европе, так еще и беседовали на тему, не очень соответствующую их возрасту.

– То, как мы используем слово «любовь», – рассуждала одна из них, – показывает, насколько мало мы о ней знаем. Мы говорим: «Я люблю клюквенный пудинг, я люблю мой спортивный автомобиль, я люблю теннис… и я люблю мою жену (или моего мужа)». Мы пользуемся одним и тем же словом. Но разве имеем в виду одно и то же? Как часто под словом «любовь» мы подразумеваем: «Я желаю… я хочу иметь… я получаю удовольствие от…».

– Слово «любовь» настолько всеобъемлюще и непостижимо, что не поддается определению, – соглашалась с ней вторая.

Им бы о Боге и о вечном покое думать, а они – туда же! Любовь, понимаете ли…

«До чего же все-таки пестрая компания подобралась в нашей группе», – мысленно отметил Ник и снова сосредоточился на том, о чем говорил экскурсовод, которому, если судить по кислому выражению его лица, все эти туристы уже до смерти надоели.

Пешая экскурсия начиналась с площади Сан-Марко. Ник знал, что ее называют «сердцем» Венеции, и теперь мог воочию убедиться, что это не просто слова.

Пока экскурсовод рассказывал, что здесь сконцентрированы символы религии (базилика), политической власти (Дворец дожей) и власти судебной (Прокурации), а также культуры (библиотека «Марчана»), Ник, не особо вслушиваясь, просто глазел по сторонам. Зачем нужны такие исторические экскурсы, думал он, когда о благородстве и величии площади беззвучно говорят ее камни. Если кому-то до зарезу нужно знать, чем «пьяцца» отличается от «кампо», всегда можно прочесть об этом в проспекте.

Глядя на голубей – одну из достопримечательностей площади Сан-Марко, – Ник вдруг вспомнил романтическую историю, которую вычитал в какой-то книге. Однажды ночью, говорилось в ней, двое влюбленных, что шептались под свинцовым пологом собора, были убиты собственной страстью. Их излияния не смогли пробиться сквозь мрачную неприступность свинца и заполнили все пространство под куполом, так что воздуха не осталось. Влюбленные задохнулись, а когда ризничий открыл узкую дверь, слова, рвущиеся на свободу, сбили его с ног, устремились к небу и еще долго парили над городом в виде голубков. «Может, и эти голуби – слова любви, которые шептали здесь друг другу влюбленные разных эпох?» – подумал он.

Бывают места, где чувствуешь умиротворение. Например, в храме. Их глубокая тишина, лучезарный свет, нежное благоухание придают молитве особый настрой. Кажется, что здесь твои мысли скорее дойдут до Бога. Глупо, конечно: Бог повсюду, в самых потаенных уголках души, Он слышит молитву еще до того, как ее произнесут. И здесь, на шумной, многолюдной площади Сан-Марко, Ник вдруг ощутил то самое умиротворение, словно ему был дан знак, что скоро его жизнь изменится.

И будто реальное проявление этого знака сотни голубей тучей взлетели в свинцовое небо, тут же исчезнув из виду. Неожиданно резко похолодало и на обозревавших достопримечательности туристов посыпались градины величиной с грецкий орех. Через мгновенье набухшие грозой небеса разверзлись, обрушив на землю, нет, не дождь и даже не ливень, а буквально океан воды.

Это происшествие прервало размышления Ника, поскольку нужно было срочно спрятаться где-то от разбушевавшейся стихии.

Наиболее надежным укрытием ему показался обычно розоватый, но сейчас ставший темно-серым, кружевной Дворец дожей.

По пышной лестнице, украшенной мрамором и лепниной, Ник поднялся на второй этаж, оторвавшись от своей группы. Главное – в назначенный час прийти на причал, а до того можно было использовать нежданно высвободившееся время по собственному усмотрению. Дворец защищал от ураганного ветра и «Большой Китайской стены» дождя, но не спасал от холода. Утром было жарко и душно, поэтому никому из туристов не пришло в голову взять с собой на экскурсию какую-нибудь теплую одежду, и теперь все зябко ежились от такого каприза природы. Бродя по залам, Ник рассматривал портреты дожей, полотна Беллини, Тинторетто, Веронезе…

В Зале с четырьмя дверьми, куда он поднялся по Золотой лестнице, его внимание привлекла стоявшая неподалеку девушка: откинув голову, юная фея, как мысленно окрестил ее Ник, задумчиво созерцала портрет дожа Гримини кисти Тициана.

Она светилась легкостью и покоем. Алхимия любви превратила ее в ту единственную, о которой он всегда мечтал.

Ник и сам не понимал, как так получилось, что эта девушка сразу же околдовала его. Во-первых, она была невысокой, из-за чего явно проигрывала тем женщинам, которых он обычно выделял из толпы. Она также не отличалась особой атлетической поджаростью, что в нашу эпоху навязанных шоу-бизнесом культовых кумиров считается необходимым условием.

Блондинкой она стала благодаря краске для волос – это не укрылось от его придирчивого взгляда. Но зато серый, с серебристым отливом цвет глаз – не какой-нибудь там фокус с линзами, а натуральный, присущий только ей, – завораживал. Стоило лишь заглянуть в эти глаза – и ты тонул в них безвозвратно. Они были такого яркого цвета, что он, казалось, не вмещался в радужную оболочку и окрашивал все глазное яблоко. Такие глаза обычно не умеют улыбаться. А глаза незнакомки умели. Она была очень загорелой, что, вообще-то, ему не особенно нравилось, но ей придавало неоспоримую прелесть. Ее нежная и душистая, упругая и блестящая кожа напоминала древесину ценной породы. Цвет чуточку капризных губ колебался между пурпуром анемонов и розоватой охрой кораллов. Гладкие, слегка впалые щеки, выточенные уверенным резцом Создателя, придавали лицу изысканную утонченность. На ней было платье свободного покроя, а главное – с вырезом, в котором без особого стеснения трепыхалась пара смуглых округлых грудей.