Л. Мари Аделайн - Что хотят женщины

– Да. Но нас…

Я почувствовала, как у меня вытягивается лицо. Я, наверное, выгляжу упавшей духом? Не по возрасту мне падать духом…

– …нас в первую очередь инструктируют говорить только то, что нам действительно хочется сказать.

Он уронил шланг, закрыл воду и неподвижно замер передо мной. Его лицо было спокойным, а его великолепные руки свободно повисли вдоль туловища, и лишь мышцы живота двигались от дыхания.

Я закрыла глаза:

– Хорошо.

– Хорошо – что? – спросил он.

– Хорошо. – Я пожала плечами, махнула рукой. – Я принимаю… что бы это ни было. Шаг.

– Вы принимаете?

– Конечно, а почему бы и нет? И что мне теперь делать? Наверное, следует подняться наверх и надеть какое-нибудь нарядное белье? Или мы займемся этим прямо здесь?

Молодой человек разинул рот. Я буквально услышала в собственной голове голос Джулиуса: «Ну зачем тебе, Соланж, нужно быть вот такой? К чему эта вечная самооборона? Неужели ты не можешь просто расслабиться и стать женщиной?»

– Мы могли бы заняться и здесь… если вам хочется… – наконец произнес парень, окидывая задумчивым взглядом двор. – Но мне бы не помешало сначала принять душ.

– Ладно. Да. Отлично. Хорошая идея. Я вам покажу, где ванная. Идите за мной, – сказала я примерно таким же соблазнительным тоном, каким говорит какой-нибудь библиотекарь, провожая читателя к книжным полкам.

Парень стоял за моей спиной, когда я пыталась отпереть заднюю дверь; ключи тряслись в моей руке. Накрыв мои дрожащие пальцы своими, он развернул меня так, что я оказалась к нему лицом, и крепко прижал меня спиной к обшивке дома.

– Соланж… – произнес он, строго глядя на меня.

– Э-э… Да-да, – пробормотала я, тяжело сглатывая. И через его плечо посмотрела на задний двор.

– Если ты хочешь, и только если ты хочешь, я готов кое-чем тебя позабавить, – прошептал парень мне на ухо, удерживая меня на месте и пожирая взглядом мое тело.

Я ощущала его дыхание на своих ключицах, спине, прижатой к стене дома, становилось все жарче.

– Поначалу от того, что я готов проделать с тобой, ты можешь ощутить… неловкость. Но потом, думаю, это покажется тебе по-настоящему… приятным. – (Я нервно кивнула.) – Я здесь именно для этого – чтобы тебе было хорошо. Я лишь для этого и пришел. Это моя работа.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Доминик, – ответил он.

– Откуда ты, Доминик?

– Тайлер, Техас. Мои родители из Колумбии.

– Я так и знала!

– Знала – что?

– Твой акцент… Ладно, забудь. – Я хихикнула. Снова нервы.

Соланж, расслабься, позволь ему делать свое дело. Пока что он все делал неплохо. Не порть все своими мозгами.

Доминик прервал мой нервный смех, прижавшись губами к моим губам, и через секунду уже раздвинул их языком. Он поцеловал меня с глубиной и размахом человека, отлично знающего, что он делает. Это был поцелуй мужчины зрелого, более чем опытного. Он отлично целовался. Так, словно ему действительно этого хотелось. Хотелось по-настоящему. И этот поцелуй был предназначен для того, чтобы убедить: для меня будет лучше, если я сделаю это прямо сейчас.

Ладони Доминика обхватили мою грудь, большой палец дерзко подобрался к соску, который тут же затвердел под шелком, а губы парня двинулись от моих губ к уху. От Доминика пахло мужчиной – мускусом, деревом, мылом. Когда я в последний раз ощущала такой запах, этот восхитительный мужской запах?

Доминик чуть отодвинулся и произнес негромко мне в ухо:

– Дай-ка ключи.

Я уронила ключи в его ладонь, и он наклонился, отпирая дверь. В доме царила бодрящая прохлада. Я снова оставила кондиционер включенным. Доминик вложил ключи мне в руку.

– Брр… Терпеть не могу, когда забываю выключить эту штуку, – сказала я, проскакивая мимо Доминика в дом и чувствуя, как у меня кружится голова. Я поспешила к термостату, перевела его с 67 на 71 градус по Фаренгейту. – Если бы это зависело от меня, я бы просто избавилась от конди…

Когда я обернулась, то увидела, что Доминик исчез. В кухне и столовой было пусто. Но несколько секунд спустя я услышала шум воды в трубах. Доминик был уже наверху, он наполнял ванну! Ох, ну и… Тут только до меня дошло: все происходило точно так, как я это описала три недели назад, сидя вот за этим самым кухонным столом. После того странного и прекрасного дня в особняке на Третьей улице Матильда велела мне все записать, все те сексуальные фантазии, какие только приходили мне в голову когда-либо, все то, что мне хотелось бы проделать с мужчиной и что мужчина мог бы сделать для меня, но о чем я всегда боялась попросить.

В одной из фантазий я написала: «Мне бы хотелось однажды прийти домой после долгого рабочего дня и вдруг увидеть, что все надоедливые мелкие дела и проблемы решены кем-то сексуальным… и кто заодно приготовит мне ванну». Я записала это на листке в той небольшой папке, что мне дали. Но даже когда я это писала, то была полна сомнений. Я просто думала: «Это же чистое безумие, это просто шутка. Такого никогда не происходит. И уж конечно, такого не происходит с трудоголиками сорока одного года от роду».

– Соланж! Где у тебя полотенца?

Мое сердце колотилось с такой силой, что я просто слышала его удары. Я сняла наручные часы и положила их рядом с вазой с фруктами. Потом расстегнула манжеты блузки и сбросила туфли на каблуках, оставив их лежать на выложенном плиткой полу. А потом медленно пошла к лестнице, двигаясь на звук льющейся воды, будучи уверена теперь, что ошибалась. Такие вещи явно случаются на самом деле. И все это происходит сейчас, со мной.

На благотворительном приеме, где я и встретилась впервые с Матильдой Грин, произошли три события, смешавшиеся воедино. Но большинство присутствовавших там журналистов знали только о двух из них.

Конечно, прежде всего это была история Каррутерса Джонстоуна. Он, только что переизбранный, был важным пунктом повестки вместе со своей недавно обретенной подругой и только что родившимся ребенком. И еще была история о некоей маленькой благотворительной организации, о которой прежде никто вообще не слышал и которая внезапно пожертвовала пятнадцать миллионов долларов на различные проекты. Нам сообщили, что С.Е.К.Р.Е.Т. означает «Сообщество Единомышленников по Креативному Равноправию, Единению и Трансформации личности», что эта организация юридически зарегистрирована в городе еще в конце шестидесятых годов, но больше о них мне ничего выяснить не удалось. Лишь несколько позже я узнала, что на самом деле означают буквы их названия.

Но главное событие того вечера на самом деле произошло через несколько минут после того, как мы с моей командой устроились рядом с баром, чтобы взять интервью у Матильды. Весьма и весьма пьяный Пьер Кастиль, один из богатейших землевладельцев Нового Орлеана, ворвался на прием. Обычно он весьма скрытен в своих делах и не слишком общителен, и потому его появление уже само по себе выглядело странным. Он был таким растрепанным, а его поведение – неадекватным. Это стало настоящим потрясением. Хотя, впрочем, я оказалась там единственной из журналистов, кто его узнал. Всего несколько его фотографий в журналах и никаких киносъемок. Он никогда не удостаивал прессу даже кратких комментариев, не говоря уже об интервью по поводу дел его компании, которую он унаследовал от столь же скрытного отца. Пьер Кастиль был просто именем, которое, пожалуй, возглавляло личный список желаний каждого журналиста. Его назвали бы сразу, если бы кто-нибудь спросил, кого бы им хотелось изобразить в своей статье или телерепортаже. В конце концов, он ведь владел половиной города и скупал недорогие земли вдоль реки поблизости от Френч-Маркет. К тому же еще и холостяк, а вот это уж было совсем трудно понять. Он выглядел самым сексуальным существом из всех, кого мне приходилось видеть на протяжении немалого времени. Хотя и совсем не в моем вкусе. И именно этот человек появился тогда на приеме в небольшой толпе в каком-то темном углу рядом с кухней.