Джоржетт Хейер - Великолепная Софи

– Испанка! – сказала леди Омберсли. – Он мне ни словом о ней не обмолвился!

– Сэр Гораций говорит, что объяснения его утомляют, – извиняющимся тоном сказала Софи. – Пожалуй, он побоялся, что они отнимут у него слишком много времени. Или, – добавила она, и глаза ее озорно блеснули, – понадеялся, что я сделаю это вместо него!

– Никогда не слышала ничего подобного! – заявила леди Омберсли, преисполнившись праведного гнева. – Как это похоже на Горация! И когда же, милочка, он намерен жениться на этой маркизе?

– Что ж, – серьезно сказала Софи, – пожалуй, именно поэтому он и не стал вам ничего объяснять. Сэр Гораций не может жениться на Санчии, пока не сбудет меня с рук. Ужасно неловкая ситуация для него. Бедняга! Я пообещала ему сделать все от меня зависящее, но я же не могу выйти за человека, которого не люблю! Он прекрасно понимает мои чувства и, надо отдать должное сэру Горацию, никогда не поступает опрометчиво!

Леди Омберсли была твердо уверена, что ее дочерям не подобает слушать такие речи, но не представляла, как может им помешать. Селина, все еще не оставившая надежды прояснить интересующий ее вопрос, спросила:

– А почему ваш папа не может жениться до того, как вы выйдете замуж, Софи?

– Из‑за Санчии, – с готовностью пояснила ее кузина. – Она говорит, что ни за что на свете не станет моей мачехой.

Леди Омберсли была поражена в самое сердце.

– Бедное мое дитя! – воскликнула она и положила руку на колено Софи. – Ты такая храбрая, но мне можешь довериться! Она ревнует его к тебе, поскольку, полагаю, все испанцы ужасно ревнивы! Как это дурно со стороны Горация! Знай я об этом… Она, наверное, очень злая женщина, Софи? Она тебя невзлюбила?

Софи рассмеялась серебристым смехом:

– О, нет, нет, нет! Я уверена, что она ни к кому никогда не испытывала неприязни! Дело в том, что если она выйдет за сэра Горация, пока я остаюсь на его попечении, то все будут ожидать от нее материнской заботы, а для этого она слишком ленива! Кроме того, я ведь могу и дальше ухаживать за сэром Горацием, управлять его домом и всем прочим, к чему я привыкла за эти годы. Мы все это обговорили, и я не могла не согласиться, что в ее словах есть большая доля истины. Но что касается ревности, то нет! Она слишком красива, чтобы ревновать меня, и слишком мягка и добродушна для этого. Она говорит, что искренне привязалась ко мне, но делить со мной кров решительно не намерена. И я ее не виню: прошу вас, не думайте, будто я обижена!

– Мне она представляется весьма странной особой, – с неодобрением заявила леди Омберсли. – А почему она живет в Мертоне?

– О, сэр Гораций снял там для нее чудесную виллу! Она намерена жить в уединении, пока сэр Гораций не вернется в Англию. И все оттого, – со смешком добавила Софи, – что ей решительно нечем заняться. Она до обеда валяется в постели, в невероятных количествах поедает сладости, запоем читаем романы и с радостью принимает тех своих друзей, кто готов проделать несколько миль, чтобы навестить ее. Сэр Гораций уверяет, что она самая спокойная из всех его знакомых женщин. – Софи наклонилась, чтобы погладить собачку, все это время лежавшую у ее ног. – За исключением Тины, разумеется! Дорогая сударыня, надеюсь, вы любите собак? Она очень хорошая и смирная, уверяю вас, и я просто не могу расстаться с нею!

Леди Омберсли уверила ее, что не питает предубеждения к собакам, зато решительно не расположена к обезьянам. Софи рассмеялась и сказала:

– О боже! Неужели я поступила дурно, привезя ее в подарок детям? Но когда я увидела Жако в Бристоле, он показался мне именно тем, что надо! А теперь, после того как я отдала его малышам, думаю, будет очень трудно убедить их от него отказаться.

Леди Омберсли склонялась к мысли, что это вообще невозможно, и поскольку тема была исчерпана, а многочисленные признания племянницы изрядно выбили ее из колеи, она предложила Сесилии проводить Софи наверх, в ее комнату, где она, без сомнения, захочет немного отдохнуть перед тем, как переодеться к ужину.

Сесилия с готовностью вскочила на ноги, собираясь в случае необходимости присоединить свой голос к словам матери. Впрочем, она не думала, что Софи захочет отдохнуть; того немногого, что она узнала о своей кузине, оказалось довольно, чтобы вызвать в ней уверенность, будто столь живая и общительная девушка редко нуждается в покое и отдыхе. Но ее влекло к Софи, и она хотела подружиться с ней как можно скорее. Поэтому, когда обнаружилось, что служанка Софи распаковывает в ее спальне чемоданы, она уговорила кузину отправиться поболтать в свою комнату. Селина, узнав, что ее не приглашают, обиженно надула губы, но ничего не сказала и ушла, утешая себя тем, что ей выпала на редкость благодарная задача в подробностях пересказать мисс Аддербери все, о чем поведала им в Голубой гостиной Софи.

По натуре Сесилия была застенчивой, и хотя ей недоставало холодной сдержанности, в избытке имевшейся у ее брата, излишней откровенностью она тоже не отличалась. Но уже через несколько минут она вдруг обнаружила, что изливает кузине душу, рассказывая о своих многочисленных горестях. Софи слушала ее с интересом и сочувствием, но постоянное упоминание имени мистера Ривенхолла, похоже, изрядно озадачило ее, и в конце концов она не выдержала:

– Прошу прощения, но разве этот Чарльз тебе не брат?

– Мой старший брат, – согласно кивнула Сесилия.

– Так и я думала. Но почему его мнение столь важно для тебя?

Сесилия вздохнула:

– Софи, скоро ты сама поймешь, что в этом доме ничего не делается без разрешения Чарльза. Это он отдает распоряжения, все организует и всем заправляет!

– Нет, давай-ка расставим точки над «i»! – настаивала Софи. – Ведь мой дядя еще не умер, так? Я уверена в этом, поскольку сэр Гораций не упоминал ни о чем подобном!

– О нет! Но папа… мне не следует говорить о нем дурно, к тому же я и сама толком ничего не знаю… но мне кажется, что бедный папа оказался в затруднительном положении. Собственно, я в этом уверена, потому что однажды застала маму в полном отчаянии. Она мне кое-что рассказала, так как очень расстроилась и не сознавала, что делает. В общем, она никогда и слова плохого о папе не говорила никому из нас – за исключением, пожалуй, Чарльза и, наверное, Марии, поскольку та теперь замужем. Однако потом умер мой двоюродный дедушка Мэттью, который оставил все свое состояние Чарльзу; я не совсем понимаю, что и как там вышло, но, по-моему, Чарльз что-то сделал с закладными. Как бы то ни было, бедный папа оказался полностью в его власти. И еще я уверена, что именно Чарльз платит за обучение Хьюберта и Теодора и к тому же погашает прежние долги – так мне сказала мама.

– Боже мой, как неловко, должно быть, в такой ситуации чувствует себя твой папа! – заметила Софи. – А кузен Чарльз представляется мне крайне неприятной личностью!