Ровена Коулман - Моя дорогая Роза

– Джон Джейкобз – мой отец, – проговорила после короткой паузы, с тайным удовольствием наблюдая за тем, какое ошеломляющее впечатление произвела эта новость на Фрейзера. Ей было приятно, что она каким-то образом оказалась связанной с объектом его поисков. – Он жил в этом доме вместе с нами, со мной и мамой. Но когда мне исполнилось девять лет, он от нас ушел. Дом остался маме, а когда она умерла, перешел по наследству ко мне.

– Роза! – выдохнул Фрейзер ее имя с восторгом, все еще не смея поверить свершившемуся чуду. И словно искра пронзила все тело Розы. – Так вы, должно быть, Роза. Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу вас.

– Вы знаете, как меня зовут? – удивилась она, и что-то внутри нее напряглось.

– Еще бы! – улыбнулся Фрейзер. – Да я повторял ваше имя, как молитву, ночи напролет все последние недели.

Так может, он разыскивает вовсе не отца, а ее, мелькнуло в Розиной голове, и Фрейзер, словно прочитав ее мысли, тут же решительно внес ясность.

– Вот, взгляните сами! – он достал из дипломата фотокопию размером с обычный бумажный лист. – Это эскиз. Я приобрел его сравнительно недавно на одном из интернет-аукционов. Заплатил несколько сотен фунтов. Этот эскиз выполнен вашим отцом.

Роза неохотно приоткрыла дверь чуть пошире и взяла протянутую фотокопию. Какое-то месиво хаотичных черных штрихов, выполненных жирным карандашом, и из всей этой неразберихи вдруг проступает образ маленькой девочки. Подперев рукой подбородок, она задумчиво смотрит в окно. И подпись под рисунком: «Моя дорогая Роза».

– Этот набросок выполнен с такой любовью, – Фрейзер подошел ближе, чтобы они могли вдвоем глядеть на рисунок. – Я с самого начала решил, что Роза – это дочь Джейкобза, хотя до сих пор не сумел откопать о нем никаких внятных сведений биографического характера. Я только точно знаю, что когда-то он жил здесь. Помогла старая вырезка из местной газеты, сообщившей о том, что художника задержала полиция за то, что он учинил беспорядок в нетрезвом виде.

– О, папа был горазд на такие поступки! – проговорила Роза, отводя взгляд от рисунка. Ей почему-то было трудно смотреть на него. – Пожалуйста, проходите! Я с удовольствием расскажу вам все, что знаю об отце. Но сразу же предупреждаю: я знаю мало. Ведь с тех пор как он ушел от нас, я его не видела.

Роза распахнула дверь, и от нее не укрылось смятение на лице Фрейзера, когда тот увидел ее выступающий вперед живот.

– О, да вы совсем на сносях! – проронил он тихо. – Мои поздравления!

– Спасибо! – ответила Роза, остро ощутив вдруг всю громоздкую неуклюжесть своей фигуры, пока она вела гостя на кухню. – Сама еще не могу до конца поверить своему счастью. А с другой стороны, страшно боюсь. Я ведь совершенно не знаю, что делать, и… каково это – быть матерью. Говорят, инстинкт не подведет, но я пока смутно представляю себе все это. И никаких инстинктов я пока в себе не ощущаю. Столько всего… Иногда это приводит меня просто в отчаяние!

– И тогда вы плачете! Ведь вы же плакали перед тем, как открыть мне дверь, я не ошибся? – спросил у нее Фрейзер как бы между прочим, внимательно разглядывая эстампы, которыми Ричард украсил стены холла, пока они неспешно двигались в сторону кухни.

Сегодня их дом кардинальным образом отличался от того, какой запомнился Розе из детства. Тогда везде царил художественный беспорядок, все было ярким, разноцветным… Настоящее буйство красок и оттенков. Иногда отец рисовал что-то с ходу, прямо на стене, и повсюду теснились его полотна. Кажется, его картинами был заполнен каждый свободный дюйм пространства в их доме. Сейчас все иначе. Все комнаты окрашены в спокойные кремовато-бежевые тона с преобладанием белого в оформлении интерьеров. Первым делом после того, как Роза вышла замуж за Ричарда, он перекрасил весь дом по своему вкусу, словно торопясь уничтожить все следы ее прежней жизни. А Роза и не противилась. Она и сама была рада забыть о прошлом. И картины, которые он купил для нее, ей тоже нравились. Пусть в них мало содержания и нет особого смысла, зато все понятно.

Фрейзер слегка поморщился от увиденного и снова повернулся к ней.

– Наверное, вы плакали, потому что все это давит на вас.

Роза молча кивнула. Как хорошо, что этому человеку ничего не надо объяснять. Он и так все понимает. И даже само выражение «все это», оно тоже не требует никаких дополнительных пояснений. Странное, необъяснимое чувство. Она стоит посреди кухни с незнакомым мужчиной, а ощущение такое, будто она его знает всю свою жизнь. Давно ей не было так хорошо и покойно, как сейчас, разве что тогда, когда она была еще совсем маленькой. Вот, оказывается, чего так страстно алчет ее душа. Доброты, тепла, участия или хотя бы вежливого внимания. Ах, как же не хватает ей простых человеческих чувств. И вдруг такое! Роза поймала себя на мысли, что, наверное, к ней в дом постучал не просто человек по фамилии Фрейзер Макклеод. Это родственная душа терпеливо поджидала ее на ступеньках крыльца. Какое счастье!

Она вдруг почувствовала необыкновенный прилив сил и стала хлопотать с чайником, жестом приглашая Фрейзера присесть к столу. И вдруг явственно представила себе лицо мужа. Сидит в своем кабинете, вежливо кивает, выслушивая бесконечные жалобы старых дам и отправляя их восвояси с одним и тем же типовым диагнозом: легкая простуда, и ничего более. Вот бы увидел он ее сейчас! Роза не смогла удержаться от улыбки при мысли о собственном откровенном акте неповиновения. Наконец-то она проявила настоящую решительность и была вознаграждена за это такой неожиданной встречей.

Роза тоже уселась за стол и налила Фрейзеру чашечку чаю.

– Я не видела папу с того самого дня, как он бросил нас, – начала она свой рассказ. – Когда он ушел, то весь дом был буквально забит его картинами, не считая тех, что висели и стояли в его мастерской в задней половине дома. Но в один прекрасный день, это было первое Рождество, которое мы встречали без него, мама собрала все его работы, все, что смогла отыскать в доме, сложила их в кучу во дворе (огромная такая получилась куча!), облила бензином и подожгла. Устроила, так сказать, праздник огня. Все сгорело без остатка. А потому, если вы ищете что-то из тех полотен, которые оказались в той куче, предупреждаю сразу. Не ищите понапрасну! Все сгорело дотла.

На лице Фрейзера отразилась такая невыразимая боль, что Розе показалось, будто она физически ощущает степень его отчаяния.

– Предать все его работы огню! – тихо и сокрушенно обронил он. – Это какое-то своеобразное жертвоприношение, что ли…

– Наверное, вы правы, – согласилась она. Ей как-то в голову не приходило до сих пор, как бессмысленно и жестоко они с матерью распорядились всем тем, что составляло память о ее отце. Наверное, потому, что она никогда не воспринимала отца так, как видит его Фрейзер: талантливый, самобытный художник. Человек, который достоин восхищения и почтительного отношения. Для Розы он был всего лишь ее отцом, которого она очень любила, а потом потеряла. Отец бросил ее, оставив в ее душе незаживающую рану. Внезапно ей захотелось как-то оправдать мать, объяснить Фрейзеру причины, которыми она руководствовалась. – Но нам тогда было очень тяжело. Особенно маме. Она ведь любила отца и отдала ему всю себя. Можно сказать, посвятила ему свою жизнь, ради него она порвала с семьей. Близкие не одобряли ее выбора. А он собрался и ушел прочь, бросил, швырнул ей прямо в лицо все то, что она сделала для него и ради него. Собственно, он нанес ей такую глубокую душевную травму, от которой она так и не оправилась. Внешне мама старалась держаться. Вела себя так, будто не произошло ничего ужасного. Но это удавалось ей далеко не всегда. А вообще-то жизнь без отца превратилась для мамы в медленное угасание. Думаю, она начала умирать уже в тот самый день, когда он ушел. Эта агония продлилась еще восемь лет с небольшим, и в конце концов мама умерла. Этот костер, он тоже какой-то символ ее смерти. Видно, она хотела сжечь вместе с полотнами отца и всю свою боль и страдания.