Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

Клотильда де Ренье, чьи родители были всего лишь скромными буржуа, обожала роль графини. Выйдя замуж, она вычеркнула из своей жизни располагавшуюся по соседству шахту и все, что с ней связано. Ее нисколько не интересовало, как живут углекопы и их семьи. Если в ее присутствии кто-то упоминал шахтерский поселок, она поджимала губы. Единственная дочь зажиточного торговца из Люсона, она со вздохом вспоминала юность, проведенную в городе, и только перспектива занять более престижное положение в обществе заставила ее согласиться на брак с графом. В загородном поместье она скучала, однако на протяжении многих лет искусно скрывала это от мужа. Супруги часто принимали гостей, и, к удовольствию хозяйки дома, ее обеды были столь же оживленными, сколь и изысканными.

В свободное время графиня искала иных развлечений, и самыми доступными оказались разговоры с прислугой, сообщавшей ей местные сплетни, а также бдительный надзор за жизнью соседей, в частности – семейства Мийе, которое с конца прошлого века арендовало графскую ферму.

– Не тревожьтесь, мадам, между мной и Тома Маро нет ничего такого. Он собирается жениться на Йоланте Амброжи, она тоже работает на шахте.

– На польке… – протянула графиня. – Ну и замечательно. Если бы ты вышла замуж за углекопа, все твои усилия, потраченные на учебу, пропали бы даром. Ты близка к цели, Изора, ты скоро получишь пост учительницы. Учителей все уважают, и ты порадуешь своих бедных родителей.

– Да, мадам.

Девушка сдержала вздох. Клотильда де Ренье посмотрела на нее и осталась довольна увиденным.

– Не делай такое мученическое лицо! Позволь тебе напомнить, что твой отец просил, чтобы я взяла тебя «служанкой на всякую работу»! Ненавижу это выражение! В моем доме каждый – на своем месте и знает, что ему делать: прачка – в прачечной, кухарка – у печи, горничная – в жилых комнатах, а моя Амели, у которой отличная фигура, – в холле, принимает посетителей. Ты со своим кукольным личиком получила бы ее место. Но я прислушалась к советам мужа и дала тебе возможность продолжить учебу. Ты многим нам обязана, Изора!

– Я знаю, мадам, – кивнула девушка.

– Что за манеры! Не смей отвечать таким чванливым тоном!

Изору многие считали заносчивой, и абсолютно напрасно. Капризный рисунок губ девушке подарила природа. Кроме того, она мало улыбалась, и окружающие обычно находили выражение ее безупречно овального личика высокомерным.

– Я могу идти? – спросила девушка, которая ни на мгновение не забывала о своем горе.

– Нет! Ты немедленно напишешь мадам Понтонье письмо с извинениями. Я все устрою, ради этого я даже согласна сама поехать в город. В понедельник могу составить тебе компанию.

– Пожалуйста, не надо! Я не хочу возвращаться в Ла-Рош-сюр-Йон! Мадам, дайте мне работу на несколько ближайших месяцев! Я готова делать что угодно – помогать по хозяйству, начищать серебро, прибирать в комнатах прислуги…

– Я не нуждаюсь в твоих услугах, глупое ты создание!

– Впереди зима – время, которое вы терпеть не можете! Я могла бы читать вам после обеда, а когда мальчики приедут на каникулы, помогала бы им повторять пройденное!

У графской четы было два сына, двенадцати и четырнадцати лет, которые учились в иезуитской школе. Приезжая на каникулы, шалуны переворачивали вверх дном весь дом. Предложение Изоры пришлось графине по душе. Самой ей это в голову не пришло.

– Хорошо! Только тебе понадобится новое платье, чтобы я не краснела за тебя перед гостями. Скоро зимние праздники, и я смогу пригласить кузенов и кузин – словом, почти всех родственников Теофиля! В гостиной, в левом углу, у окна, поставим елку… У меня появилась идея! Пусть тебя больше не беспокоит, что подумают Понтонье. Я сама все улажу. Что-нибудь придумаю – что ты заболела или кто-то из твоих родителей. Ну же, маленькая хитрюга, скажи мне спасибо! Ты вернешься на работу в Ла-Рош-сюр-Йон в начале января. Эти люди ни в чем не могут мне отказать. Они должны крупную сумму моему мужу.

– Я не знала, мадам.

Изора решила, что обязательно воспользуется неожиданной отсрочкой, чтобы навестить Тома, и сделает все возможное, чтобы они могли видеться каждый день.

– Беги, мне больше нечего тебе сказать! – неожиданно распорядилась Клотильда де Ренье. – И возвращайся завтра, что-нибудь мне почитаешь. Роман выбери сама, в библиотеке. И дай себе труд улыбаться почаще!

– Мои братья умерли, мадам, а родители такие…

– Ни слова больше! Твои родители такие, какие есть, да и девиц, подобных тебе, надо держать в узде!

Попрощавшись и сделав книксен, как того требовала графиня, Изора выбежала из комнаты. Оказавшись на улице, она полной грудью вдохнула холодный, пахнущий мокрой землей воздух.

Разговор с мадам де Ренье утомил и расстроил ее, но это было меньшее зло в сравнении с тем приемом, который, как она ожидала, окажут ей родители. Она хотела сходить в соседнюю рощу за каштанами, чтобы завтра угостить ими Онорину Маро, но отказалась от несвоевременной мысли. Лучше дождаться более подходящего случая – когда Тома снова окажется дома и можно будет устроить маленький праздник…

Теперь спешить некуда. Пройдя по аллее, Изора перешла через усыпанную гравием дорогу и оказалась во дворе родительской фермы.

Запахи, усиленные вечерней сыростью, были ей хорошо знакомы: теплый дух конюшен с островатой ноткой урины, которой пропиталась солома, и куда более сильный и едкий – из свинарника с его смрадным навозом.

Здесь ничего не изменилось и никогда не изменится. На краю колодца привычно стояло цинковое ведро, а с крыши курятника, куда птицу загоняли на ночь, на девушку с любопытством таращился петух.

– Привет, Ритон! – крикнула она цепному псу, примостившемуся под козырьком сарая.

Кто-то выглянул в окно на кухне. Похоже, Люсьена Мийе поджидала дочь. Изора помахала матери рукой, но не увидела в ответ и тени улыбки. С тяжелым сердцем она решилась, наконец, поднять дверную щеколду.

Дом был старый, с двумя просторными комнатами на первом этаже. Сразу за входной дверью находилась маленькая прихожая, откуда лестница вела к комнатам второго этажа. За дверью налево – столовая, которой никогда не пользовались. Ставни в ней не открывались лет шесть, не меньше. Направо – комната, где члены семьи Мийе проводили почти все свое время, с довольно-таки низким, обшитым досками потолком, поддерживаемым почерневшими от копоти балками. Здесь имелся и выложенный кирпичом большой очаг с двумя подвесами, расположенными друг напротив друга, и чугунными подставками для дров.

– Явилась! – буркнул отец, едва увидев ее.

– Наделала дел, негодница! – подхватила мать, маленькая женщина с красивым, но поблекшим лицом. Люсьена Мийе рано поседела – в сорок два года ее волосы были белыми, как снег.