Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

Изора с непроницаемо-спокойным лицом наблюдала за окружающими, подмечая мельчайшие детали – к примеру, что миниатюрная рука Йоланты лежит у Тома на плече, или что у Зильды, которой очень идет серое монашеское платье, мечтательный отсутствующий взгляд. Зильда была в семье самой старшей. Природа наградила ее милым личиком и карими глазами миндалевидной формы – такими же, как у Жерома до того, как с ним приключилось несчастье.

Адель, вторая сестра, больше похожа на Онорину: светлые глаза, русые вьющиеся волосы. Но теперь чудесные кудри медового цвета прятались под белым покрывалом, закрывавшим также и лоб.

– Давайте споем! – предложил Гюстав, вернувшийся из сада с третьим блюдом жареных каштанов.

Плоды были с черной подгоревшей корочкой, и от их сладковатого запаха с древесными нотками, который не спутаешь ни с чем на свете, у всех текли слюнки.

– Почему бы и нет? Только нужно выбрать песню, которая не обидит чувств моих сестер, – предупредил Тома. – Я и так оробел, увидев их в монашеских одеяниях!

– А мы выберем какую-нибудь безобидную старинную балладу! – подхватила его мать, разрумянившаяся от удовольствия.

Онорина сожалела, что на празднике нет ее младшей девочки, Анны, и уже представляла, как будет обо всем рассказывать дочери во время следующего визита в санаторий.

– Может, песню пахаря? – предложила Изора, невольно вспоминая отца, который с утра вспахивал поле.

– Давайте! Ее все знают, – согласился Тома. – Изолина, запевай со мной!

– С охотой! – незамедлительно согласилась девушка, радуясь, что приглашение адресовано только ей, и никому больше.

Молодые люди вдвоем исполнили первый куплет. На втором к ним присоединились Гюстав Маро и Зильда.

Песня кончилась. Гости и хозяева дома – все улыбались друг другу, немного хмельные от вина и пива, радовались приятному обществу, смаковали жареные каштаны. О мраке подземных галерей легко забыть, сидя под люстрой с матово-зеленым абажуром, в которой горит желтая электролампочка… Никто не вспоминал и о беседах с инспектором Девером. Его парижский акцент придавал вопросам, которые он задавал, некое тревожное звучание. Для местных он был чужаком – ничем не лучше, чем углекопы-поляки, понаехавшие сюда во время войны, но к ним, по крайней мере, жители Феморо уже успели привыкнуть.

– Еще! – попросила Йоланта. – Я так люблю музыку!

Изора, глаз не сводившая с Тома, отвернулась, когда юноша поцеловал невесту в уголок рта. Не желая наблюдать за их нежностями, она стала рассматривать профиль Жерома. Он снял с лица повязку, и полоска ткани болталась у него на шее, как черные бусы. Веки юноша держал закрытыми, на лице застыло задумчивое выражение – наверное, решал, что бы еще сыграть. В этой обстановке его слепота ушла на второй план, и Изора вспомнила, каким он был в ранней юности – неутомимый весельчак, любивший над ней подшутить, а при каждом удобном случае – и пощекотать.

– Ешьте, пожалуйста! Угощайтесь! – охотно зазывала Онорина. – Гюстав, у нас есть еще каштаны?

– Есть, только я отвлекусь ненадолго от жарки. У меня с голоду живот свело. Но ты не переживай, угли в печке так скоро не погаснут.

– Хотите, я займусь каштанами, мсье Маро? – предложила Изора, вскакивая со стула.

– Погоди, я пойду с тобой! – придержал ее Жером. – Но сначала – еще одна песня, на музыку Венсана Скотто. Припев я знаю наизусть, а вот куплеты – увы!

Он надел на глаза повязку и стал напевать, тихонько себе подыгрывая. Адель скоро подхватила песню:

Под медленную, навевающую грусть мелодию соседи начали вздыхать. Жером отложил аккордеон:

– Ночь опустилась на меня навсегда! Простите, если омрачил столь радостный вечер. Идем, Изора!

Девушка поняла, что ему не терпится с ней поговорить. Не раздумывая, она взяла его под руку и повела за собой. Она не знала, чего хочет и что делать. «Я должна к нему прикасаться, чтобы создать видимость, будто мы хорошо знаем друг друга. Глупо с моей стороны надеяться, что он ничего не потребует, когда мы окажемся в постели, – прикидывала она. – Если я все-таки за него выйду…»

Изора росла сначала на ферме кормилицы, потом – на родительской. Она много раз наблюдала – с любопытством, а иногда и со страхом – за сценами совокупления, которые совершенно естественны при разведении лошадей, коров, свиней и домашней птицы. Однако ей сложно было сопоставить стремительные, иногда грубые соития с тем, что происходит между мужем и женой, которые, хотелось бы верить, друг друга любят.

Поцелуи в щечку и дружеские объятия со стороны Тома всегда вызывали в ней массу эмоций. И все же телесная любовь представлялась чем-то скорее мучительным, чем приятным – как голод, который приходится утолять. «Как у них все получилось, у Тома с Йолантой? – недоумевала она, высыпая каштаны на большую сковороду с отверстиями по всему днищу. – И зачем они это делали?»

– Изора! – позвал Жером. – Подуй на угли, чтобы разгорелся огонь!

– Он и так горит! – ответила она с некоторым раздражением.

– Нет, иначе я бы почувствовал и услышал. Ну что, ты довольна праздником?

– О да! Я бы хотела, чтобы он никогда не заканчивался! А скажи, ты всерьез звал меня замуж? Сегодня ты извинился, пошел на попятную, а между тем мы могли бы попробовать.

– Попробовать пожениться? Забавное предложение! Брак – не шутки, Изора. Жених с невестой подписывают бумаги в мэрии, обмениваются клятвами в церкви.

Изора приблизилась к слепому, взяла его руку и легонько сжала.

– Я голову сломала, как убежать от отца, Жером. Мне хочется, чтобы меня оставили в покое. Мечтаю просыпаться без страха, есть досыта, и смеяться, и петь. Здесь, с вами, я как в раю. Но скажу откровенно – мне понадобится время, прежде чем… ну, ты понимаешь? Прежде, чем… мы с тобой, ночью… К этому я еще не готова.