Анжелик Барбера - Бертран и Лола

Выпив кофе, Лола принялась укладывать вещи в коробки.

Хватит терзать себя вопросами! Делай дело – и отвлечешься! Лола собрала, закрыла и заклеила скотчем одну, две, три, четыре, пять, шесть, семь и восемь коробок с одеждой, посудой и обувью. Она работала быстро. Без музыки. В тишине.

Лола вышла на балкон, наклонилась и посмотрела вниз. Ей нестерпимо захотелось спуститься на этаж и постучать в дверь квартиры Дафны. Зачем? Сказать: «Я правда не хочу тебя больше видеть»? Или услышать не произнесенные слова? Почему он ничего не сказал? А вдруг его нет? Ну почему они не обменялись телефонами?! Ты забываешь.

Кто это говорит? Кто испытывает желание? Кто занимался любовью с Бертраном? Я. Особа, которую вспотевшая, разрумянившаяся молодая женщина видит в зеркале. Личность, которую она сначала предала, а потом приукрасила. Я не сдерживала чувств в твоих объятиях. Бессмыслица. «Это было неизбежно». Низкий голос Бертрана звучал вокруг нее.

Он был повсюду.

Лола причесалась. Надела джинсовые шорты, черную футболку и вышла из квартиры. Просто не могла оставаться дома! Бегом миновала его этаж, пулей промчалась мимо третьего, вернулась и оказалась перед заветной дверью. Как? Зачем? А бог его знает… Сердце билось все громче, грозя разнести грудную клетку. Ей хотелось, чтобы он оказался дома и чтобы исчез, испарился, аннигилировал. Из горла рвался крик: «Почему я?»

Лола как наяву ощущала себя в объятиях Бертрана и точно помнила, что почувствовала. Все начать с начала с тобой? Она смертельно испугалась себя и сбежала. В бакалейную лавку.

Долго бродила между рядами, взяла с полки пакет кофе, даже не посмотрев на марку – только бы не из Африки! – и подошла к кассе.

– Я забыла кошелек…

Момо улыбнулся.

– Занесете потом, – и пожаловался, как все парижане, – на невыносимую жару.

– Вы чудесно выглядите, мадемуазель. У меня семь дочерей, так что влюбленную я узнаю с первого взгляда!

Лола покраснела, на глазах выступили слезы. Хозяин магазина рассмеялся.

– Все невесты так мило краснеют… Надеюсь, мы увидим ваше прекрасное платье, иначе моя жена умрет от любопытства.

– Обязательно!

Момо подал Лоле два апельсина.

– Они из Африки, с моей родины. Свадебный «подарок».

– Спасибо.

Это было неизбежно.

Бакалейщик долго провожал взглядом молодую женщину. Она поднималась по улице вслед за своей тенью и думала о несбыточном. «Может, если раскинуть руки, я сумею долететь до Бертрана? Он будет есть апельсин, я вытру сок с его губ, облизну палец и почувствую вкус кожи. А вдруг все получится не так ? Он бросил Дафну, так почему бы ему не бросить меня? Или мы обретем счастье?

Тень Лолы исчезает под днищем машины, ее тонкий чуть сгорбленный силуэт отражается в витрине, она несет в руках апельсины и кофе.

Нет, я не могу потерять Франка и не допущу, чтобы Бертран погубил себя, связавшись со мной.

Лола не вернулась домой. Она не хотела быть одна и не желала разговаривать с Франком. Никогда не знаешь, что ляпнешь. Хочу снова его увидеть. К глазам опять подступили слезы. Настоящие слезы стыда. Средь бела дня, на улице, в самый неподходящий момент. Будущая новобрачная не остановилась у ворот дома на улице Эктор, она побежала к своей машине, повторяя про себя: «Плевать на сумку, плевать на полицейских, пусть останавливают!»

Лола ехала в Нуазьель и всхлипывала. RER ом – двадцать семь минут, машиной – тридцать пять. Движение было хоть и без пробок, но плотное, и она сосредоточилась. Пересекая Марну, посмотрела на воду – зеленую, как росшие по берегам тополя. Листочки трепетали, радуясь любой погоде, каждому часу суток, всем людям. Лола вслушивалась в их голоса и, доехав до дома матери, все еще слышала мелодию.

Она остановилась у ворот, вылезла, открыла их, вернулась за руль и доехала по асфальтированной аллее до гаража. В противоположной стороне белела решетка двухметровой кованой калитки, которую ее мать любила открывать и закрывать вручную. Я три раза ее перекрашивала, думала Лола, шагая через свежескошенную лужайку.

Она остановилась перед розовыми кустами, чтобы взглянуть на «Кардинала де Ришелье». Он был старше нее и рос здесь, когда отец купил этот дом. Чашечки богатого пурпурного цвета, многочисленные бутоны распускаются все сразу. Эльза тоже любила «Кардинала» больше остальных роз. А Жеральдина предпочитала гортензии, хоть и не признавалась в этом. Белые. Вернее, белую – огромную, рассеивающую тень от угла. Бертран наверняка обратил бы внимание, как удивительно цветок поглощает и отражает свет. Лола вздрогнула, но справилась с собой, не побежала опрометью к двери: такая порывистость могла насторожить мать. Она шла не торопясь, смотрела на росшие вдоль ограды деревья и вспоминала тополя, обрамляющие Марну. Круглые кусты бузины и воздушные ивы, целующиеся с водой. Я знаю, там нет ни одного вяза. Лола подобрала лейку Эльзы, подставила ее под кран и посмотрела на задний фасад. Четыре застекленные двери, белые двойные ставни закрыты, как и четыре окна на верхнем этаже. Стометровая терраса разместилась на «макушке» парка площадью в полторы тысячи квадратных метров. Он плавно клонится к дороге, которая ведет к реке. Марну не видно и не слышно ни из сада, ни даже со второго этажа, но не почувствовать ее невозможно. Она течет неспешно, пританцовывает, замирает, снова зовет за собой. Она вслушивается в смех, притягивает взгляды, гипнотизирует, векáми наблюдает за художниками, уносит мечты и никогда не выдает секретов.

Лола открыла заднюю калитку просто так, без всякой цели – и медленно пошла к дому. Пять спален, два кабинета, две гостиные, просторная кухня. Дом для семьи из четырех человек, где теперь живут две женщины и я – пунктиром . Женское царство, фантазийное и спонтанное, где все определяет Эльза. Она решает, но не правит. Для Жеральдины этот дом – убежище, тихая гавань. Так Лола охарактеризовала бы его гипотетическим покупателям. Бертрану, будь он сейчас здесь, с ней.

Она сняла балетки и побежала по газону, представляя, что он держит ее за руку, и чувствуя счастье и ужас. Мать, смотревшая в окно, вдруг вспомнила, какой дочь была в детстве, и распахнула дверь.

– Замечательно выглядишь, детка.

– Это странно, потому что вчера я налакалась, как последняя пьянчужка.

Лола шагнула в сумрак коридора, поцеловала мать, и та не сказала ни слова «о вреде алкоголя и бродячей жизни». Только спросила, глядя в глаза:

– Хорошо повеселилась?

– Угу, – ответила Лола и пошла на кухню.

Жеральдина зажгла свет.

– Кто был?

– Наташа, Хлоя, Диана и Эва.

Лола налила полный стакан воды.

– Ужинали в индийском ресторане?