Мэри Уэстмакотт - Роза и тис

Аудитории было ясно: ему не все равно. Он всем сердцем печется и о жилье для молодоженов, и о солдатах, которые много лет провели на континенте и вот теперь возвращаются на родину, о безопасности на производстве, о ликвидации безработицы… Он мечтает увидеть свою родину процветающей страной, ибо процветание страны означает для него счастье и благополучие всех ее ячеек.

Во время своей речи он то и дело взрывался остротами, отпускал шуточки – плоские, легко понятные каждому. Пороха он и здесь не изобрел – все его шутки и анекдоты были «с бородой». Их было приятно слышать именно потому, что они были всем хорошо знакомы. Но главное действие оказывал не его юмор, а его серьезность. Когда война наконец закончится, когда победим Японию, наступит мир, и вот тогда-то самое время взяться за дело. А он, если пройдет на выборах, собирается взяться за дело всерьез, засучив рукава…

Вот и все. Я понял: он занимался тем, что рекламировал исключительно свои личные качества. Не хочу сказать, будто он игнорировал партийные лозунги, нет. Он говорил все, что требовалось, отзывался о партийном лидере с должным восхищением и энергией, упоминал и об имперских интересах. Он был предельно корректен. Но вместе с тем он просил поддержать не столько кандидата от Консервативной партии, сколько майора Джона Габриэля, который собирается работать не за страх, а за совесть и который кровно заинтересован в том, чтобы выполнить свою работу.

Публике он понравился. Конечно, все были уже заранее готовы полюбить его. Все до единого (или до единой) из присутствующих в зале были тори. Однако у меня сложилось впечатление, что публика полюбила его даже больше, чем собиралась. «Этот человек их даже слегка растормошил», – подумал я, а позже мне в голову пришло определение, которое понравилось мне самому: «Да он просто динамо-машина!»

После Габриэля слово взял оратор от штаб-квартиры. Он был великолепен. Говорил все, что положено, делал паузы в нужных местах, шутил… Признаюсь: я его не слушал.

Митинг завершился обычными формальностями.

Когда все встали с мест и устремились к выходу, ко мне подошла леди Трессильян. Мои подозрения оправдались: она собиралась стать моим ангелом-хранителем.

– Ну а вы-то какого о нем мнения? – спросила она, задыхаясь, словно астматик. – Вы поделитесь со мной?

– Он неплох, – признал я. – Определенно неплох.

– Я рада, очень рада, что вы так считаете! – Она шумно вздохнула.

«Интересно, – подумал я, – почему мое мнение для нее так важно». Частично она просветила меня на сей счет, сказав:

– Видите ли, я не так умна, как Адди или Мод. Никогда всерьез не интересовалась политикой… А потом, у меня старомодные взгляды. Мне не нравится, что членам парламента платят деньги. Просто не могу привыкнуть. Как можно служить своей родине за деньги?

– Служить родине бесплатно не всем по карману, леди Трессильян, – заметил я.

– Да, знаю. Особенно в наши дни. Что ж, об этом можно только пожалеть. Следует выбирать законодателей из представителей того класса, которому нет нужны работать, чтобы добывать средства к существованию; представители этого класса и в самом деле беспристрастны и не заинтересованы в заработках.

Меня так и подмывало сказать: «Боже, моя дорогая, да вы как будто с луны свалились!»

Как, однако, интересно – оказывается, есть еще в Англии такие места, где подобные идеи до сих пор сохраняют свою живучесть. Правящий класс. Верхушка общества. Аристократия. Какие отвратительные ярлыки! А может, что-то в этом есть?

Леди Трессильян тем временем продолжала:

– Знаете, мой отец баллотировался в парламент. Он тридцать лет был членом парламента. Говорил, что членство отнимает у него много времени и сил, но он всегда гордился тем, что выполняет свой долг.

Я перевел взгляд на трибуну. Майор Габриэль разговаривал с леди Сент-Лу. Да, не повезло ему с ногами! Интересно, он тоже считает членство в парламенте своим долгом? Сильно сомневаюсь…

– Лично мне, – леди Трессильян проследила за моим взглядом, – он кажется очень искренним. А вы как считаете?

– Именно так и мне показалось.

– А как замечательно он отзывается о милом мистере Черчилле… По-моему, нет сомнения в том, что вся округа горой стоит за него. Вы согласны со мной?

Я согласился. Сам я был склонен считать, что консерваторы победят на выборах с небольшим перевесом.

Тут ко мне подошла Тереза, а с ней и мой бойскаут.

– Ты получила удовольствие? – спросил я Терезу.

– Да.

– А что ты думаешь о нашем кандидате? Она не отвечала, пока мы не вышли из здания Манежа. Потом она сказала:

– Я не знаю.

Пару дней спустя я лично познакомился с кандидатом. Он зашел к Карслейку обсудить кое-какие вопросы, и тот привел его к нам выпить.

Разговор зашел о канцелярской работе, которую выполняла Тереза, и вскоре они с Карслейком вышли из комнаты, чтобы что-то прояснить.

Я извинился перед гостем за то, что не могу встать, показал ему, где находятся напитки, и попросил его налить себе и мне заодно.

Подавая мне бокал, Габриэль спросил:

– Получили ранения на войне?

– Нет, – ответил я, – на Харроу-роуд. – Тогда я всем так отвечал на вопрос о том, откуда у меня увечья, и получал даже какое-то удовольствие, наблюдая за реакцией собеседников на мой ответ. Габриэля он весьма позабавил.

– Прискорбно слышать, – заметил он. – Упускаете ценный шанс.

– Я что, по-вашему, должен сочинять сказки о своем героизме?

– Зачем же сочинять? – удивился он. – Скажите просто: мол, я был в Северной Африке или в Бирме, словом, там, где вы на самом деле побывали. Вы ведь воевали?

– Да, – кивнул я. – В районе Аламейна.

– Вот видите! Сошлитесь на Аламейн, и этого будет достаточно. Никто не станет расспрашивать вас о подробностях – сочтут, что и так все ясно.

– По-вашему, стоит так делать?

– С женщинами – стоит, – задумчиво ответил он. – Женщины обожают раненых героев.

– Знаю, – с горечью заметил я.

Он понимающе кивнул:

– Да. Порой вам, должно быть, достается. Тут кругом толпы женщин, а некоторые так и норовят разыгрывать из себя мамочек. – Он поднял пустой бокал. – Ничего, если я налью себе еще?

– Ну разумеется.

– Я сегодня обедаю в замке, – объяснил он. – Боюсь старой карги до чертиков!

Могло статься, что мы с леди Сент-Лу – лучшие друзья, но он, по-моему, прекрасно знал, что особой дружбы между нами нет. Джон Габриэль вообще редко ошибался, и вскоре у меня появилась возможность в этом убедиться.

– Кого вы боитесь? – спросил я. – Леди Сент-Лу или их всех?

– Против толстухи я ничего не имею. Такие легко приручаются. А миссис Бигэм Чартерис – настоящая лошадь: мне кажется, что она в любой момент может заржать. Но леди Сент-Лу… Такие дамы видят тебя насквозь! Моментально разгадывает суть, в какие бы перья ты ни рядился! Собственно говоря, – добавил он, – с ней я и не пробовал кого-то изображать. Видите ли, – продолжал он задумчиво, – невозможно противостоять истинной аристократке, и тут уж ничего не поделаешь.