Том Николс - Смерть экспертизы

Но когда на кону вопрос жизни и смерти, здесь точно не до смеха. Забавные ужимки таких «борцов с прививками», как актеры Джим Керри и Дженни Маккарти, бесспорно, обеспечивают высокий телевизионный рейтинг или приятное времяпрепровождение за чтением Twitter. Но когда они и другие несведущие знаменитости и публичные фигуры цепляются за выдумки и непроверенную информацию относительно опасности вакцинации, миллионы людей могут в одночасье подвергнуться серьезной опасности таких вполне предотвратимых недугов, как корь или коклюш.

Другими словами, люди, которые считали, что Украина находится в Латинской Америке или в Австралии, проявляли наибольший энтузиазм относительно применения военной силы со стороны Соединенных Штатов.

Подобный рост упрямого нежелания знать в разгар информационного века нельзя объяснить простым невежеством. Многие из тех, кто выступает против традиционной системы знаний, в своей будничной жизни – умелые и успешные люди. В каком-то смысле это еще хуже , чем незнание: это безосновательная самонадеянность, озлобленность растущей культуры нарциссизма, не способной пережить малейшего намека на любого рода неравенство.

Под «гибелью экспертного знания» я имею в виду не утрату фактической способности системно изучать вопросы, знания специфических вещей, которые отделяют одних людей от других в различных сферах деятельности. Врачи и дипломаты, адвокаты и инженеры, многие другие специалисты в разных областях будут всегда. Без них жизнь нашего мира остановится. Если мы получим травму или нас арестуют, мы обратимся к врачу или адвокату. Когда мы путешествуем, то считаем само собой разумеющимся, что пилот знает, как работает самолет. Если мы попадем в беду за границей, то свяжемся с консулом, который, как мы считаем, знает, что нужно делать в данной ситуации.

Но это своего рода доверие экспертам, как техническим специалистам. В данном случае это не диалог между экспертами и обществом, а использование традиционных знаний как готового товара по мере необходимости, и только в желаемой степени. Зашейте мне рану на ноге, но не читайте лекций о моей диете. (Более двух третей американцев страдают от избыточного веса.) Помогите мне разобраться с налоговой проблемой, но не напоминайте мне, что я должен составить завещание. (Примерно половина американцев, у которых есть дети, не потрудились составить завещания.) Защищайте безопасность моей страны, но не морочьте мне голову расчетами затрат на ее поддержание. (Большинство американских граждан не имеет ни малейшего представления о том, сколько Соединенные Штаты тратят на содержание вооруженных сил.)

Все эти вопросы, от диеты до национальной безопасности, требуют диалога между гражданами и экспертами. Но, похоже, граждан все меньше интересует этот диалог. Они предпочитают верить, что обладают достаточной информацией, чтобы самостоятельно принять эти решения, при условии, что они вообще хотят их принимать.

С другой стороны, многие эксперты, и, в частности, из академических кругов, не проявляют желания вступать в контакт с публикой. Они прибегают к профессиональной лексике и предпочитают взаимодействовать только между собой. Тем временем люди, занимающие среднюю позицию, которых мы часто называем «публичными интеллектуалами» – хотелось бы думать, что я один из них – становятся такими же раздраженными и разочарованными, как и все остальное общество, разделенное на два лагеря.

Гибель экспертного знания – это не только отказ от традиционной системы знаний. Это, по сути дела, отказ от науки и беспристрастной рациональности, которые лежат в основе современной цивилизации. Это признак, как отметил однажды арт-критик Роберт Хьюз, описывая Америку двадцатого века, «государства, одержимого терапиями и исполненного недоверием к реальной политике», вечно «скептически настроенного к властям» и «являющегося жертвой предрассудков». Мы прошли полный цикл от древних времен, когда народная мудрость заполняла неизбежные провалы в человеческих знаниях, к периоду стремительного развития, основанного всецело на разделении труда и экспертных знаниях. И теперь мы живем в постиндустриальном, информационно ориентированном мире, где все граждане считают себя экспертами во всем.

Между тем любое экспертное суждение, высказанное реальным специалистом, вызывает взрыв гнева в определенных слоях американского общества, которые тут же начинают возмущаться, что подобные утверждения – не что иное, как ошибочные «призывы к властям», явное свидетельство «ужасной элитарности» и очевидная попытка использовать свой профессиональный опыт, чтобы задушить диалог, необходимый для «реальной» демократии. Американцы сейчас уверены в том, что обладание равными правами в политической системе также означает, что мнение каждого человека по любому вопросу должно считаться равнозначным любому другому. Это убеждение значительной части людей – хоть оно и откровенный вздор. Подобное невразумительное утверждение о равенстве всегда будет нелогичным, иногда забавным и зачастую опасным. В таком случае эта книга посвящена экспертному знанию. Или, если быть точнее, взаимоотношениям экспертов и граждан в демократическом обществе, и почему эти отношения рушатся, и что нам всем, гражданам и экспертам, следует делать в связи с этим.

Наименее безобидна та ситуация, когда люди многозначительно говорят, например, что избегают продуктов с глютеном, а потом вынуждены признаться в том, что понятия не имеют, что такое глютен.

Первая реакция большинства людей, когда они сталкиваются с проблемой гибели экспертного знания – обвинять во всем Интернет. Профессионалы в особенности склонны видеть в нем корень зла, когда они общаются с клиентами, которые считают, что знают все лучше. Как мы убедимся позднее, это не всегда неправильно, но такое объяснение слишком простое. Нападки на традиционную систему знаний имеют долгую историю, а Интернет – всего лишь новейший инструмент, воскрешающий старую проблему, которая в прошлом возникала вокруг радио, телевидения, печатного станка и других изобретений.

Так из-за чего весь шум? Что изменилось столь кардинально, что стало для меня причиной написания этой книги? Действительно ли мы наблюдаем процесс гибели экспертного знания, или это не более чем обычные жалобы интеллектуалов, которых никто не слушает, разве что учитывают их условный статус самых умных среди собравшихся? Может быть, это просто беспокойство, которое возникает среди профессионалов по поводу нездоровых тенденций, усиливающихся после каждого цикла социальных или технологических изменений. Или же это всего лишь типичное проявление возмущенного тщеславия чересчур образованных, причисляющих себя к интеллектуальной элите профессоров, вроде меня.