Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик

Очень рассчитывая на переговоры, Коноэ велел министру иностранных дел Тоёде проводить длинные душные вечера у посла Грю, с тем чтобы уговорить его поддержать идею саммита. Он приготовил специальный корабль для поездки на встречу и намеревался взять с собой адмиралов и генералов умеренных взглядов, которые разделили бы с ним ответственность. Номура должен был вручить приглашение Коноэ лично Рузвельту, в обход Халла. Для последнего была приготовлена примирительная нота в тональности, призванной успокоить государственного секретаря.

Ноты, которые Номура вручил Рузвельту 28 августа утром, весьма доброжелательны и полны туманных обещаний. Коноэ повторил свое приглашение встретиться, и сделать это поскорее в свете нынешней ситуации, которая «развивается быстро и может преподнести непредсказуемые осложнения». Рузвельт заметил, что ему нравится тон и дух послания Коноэ. Нота японского правительства демонстрировала готовность Японии вывести свои войска из Индокитая, как только будет урегулирован вопрос с Китаем; не нападать на Россию и другие страны – на севере или на юге. Рузвельт прервал чтение ноты, чтобы выступить с некоторыми возражениями; он также не устоял перед соблазном спросить с циничной, как показалось Номуре, ухмылкой, не произойдет ли нападение на Таиланд, пока он встретится с Коноэ, как прежде произошло вторжение в Индокитай, когда Халл вел переговоры с Номурой.

И все же Рузвельт испытывал большое желание устроить встречу с японским премьером. Встреча в Тихоокеанском регионе стала бы хорошим дополнением к его поездке в Арджентии. Японцы, кажется, настроены миролюбиво, а президенту всегда свойственна уверенность в своей способности убеждать людей при встречах с глазу на глаз. Он даже предложил в качестве места переговоров порт Джуно на том основании, что это отвлечет его от дел в Вашингтоне на две недели вместо трех. Однако намерения президента встревожили его помощников.

Халл и старые эксперты по Дальнему Востоку в Государственном департаменте возражали против проведения переговоров в верхах, пока не урегулированы, и к выгоде США, основные проблемы. Сам государственный секретарь относился к Японии неоднозначно: не уставал декларировать японцам свои принципы и укорять их за отказ следовать этим принципам. Возражал против примирения, потому что не верил в способность Коноэ контролировать военных, но не одобрял и жестких действий в отношении Японии. Сочетал недоверие к японской политике с желанием избежать конфликта – противоречие, которое мешало проведению последовательной политики и вело лишь к бесконечным проповедям, заявлениям и проволочкам. Но Халл едва ли приветствовал еще одну встречу в океане, где президент, овеваемый резкими морскими бризами в компании советников типа Веллеса и Гопкинса, пошел бы на такие шаги, как строгое предупреждение Японии, выработанное в Арджентии, которое свело бы на нет результаты терпеливой дипломатии государственного секретаря.

Грю в Токио занимал другую позицию. Хотя посол долгое время придерживался жесткой линии в отношении Японии, он ухватился за возможность встречи в верхах как удобный способ избежать конфликта. Он призывал Халла не отвергать японское предложение «без всесторонней оценки». Коноэ, доказывал он, не предложил бы такую встречу, если бы не был готов к уступкам. Премьер полон решимости обуздать экстремистов, даже в условиях угрозы его жизни. Как максимум, утверждал Грю, Япония пойдет на уступки в вопросах Индокитая и Китая; как минимум, встреча в верхах замедлит нарастающую инерцию развития событий в направлении конфликта. Он завершил послание Халлу мрачным предостережением: если встреча не состоится, к власти придут новые люди и предпримут отчаянную попытку захватить всю Восточную Азию, что приведет к войне с Соединенными Штатами.

Сталкиваясь с взаимоисключающими рекомендациями, Рузвельт редко делал быстрый и четкий выбор. В данном случае он выбрал курс, соответствующий обстоятельствам, – продолжать переговоры о встрече, следуя одновременно рекомендации Халла требовать соглашения по фундаментальным проблемам до утвердительного ответа относительно встречи. Призвав 3 сентября в Белый дом Номуру, президент обстоятельно обсудил с японским послом предложение, с которым тот выступил неделю назад. Рузвельт проявил понимание трудностей, с которыми Коноэ сталкивался внутри страны, но у него свои трудности. В присутствии Халла Рузвельт зачитал четыре фундаментальных принципа, которых придерживался государственный секретарь во внешней политике: уважение суверенитета и территориальной целостности других стран; невмешательство во внутренние дела других стран; равенство торговых возможностей; поддержание статус-кво в Тихоокеанском регионе, изменение которого возможно исключительно мирными средствами. Президент выразил удовлетворение тем, что Япония одобрила эти принципы в ноте от 28 августа. Но поскольку определенные японские круги их не разделяют, какие конкретные уступки мог бы сделать Токио до проведения совещания в верхах?

Пока Рузвельт пытался выиграть время, другие, менее заметные деятели занимались в Японии в августе своими неотложными делами. Решение Вашингтона заморозить японские активы в конце июля вместе с крепнущим впечатлением, что Россия выдержит натиск нацистов, заставили армейских и флотских стратегов в Токио оставить планы нападения на Советы с тыла, по крайней мере в 1941 году, и обратить свое внимание на юг. В качестве основного способа разгрома американских, английских и голландских сил предполагалась серия молниеносных ударов. Такой план зависел во многом от погоды – приливов, фаз луны, муссонов, – от быстроты действий и способности уложиться в срок, пока не кончились топливные ресурсы. Третьего сентября состоялось «совещание связи» между военными руководителями и министрами кабинета.

– Мы слабеем день ото дня, – резко заметил в начале совещания начальник штаба ВМС Осами Нагано. – Противник, наоборот, усиливается.

Необходимо разработать график действий. Военные приготовления должны продолжаться наряду с дипломатическими усилиями. Пока министры кабинета сидели молча, руководители армии и флота с мрачным видом обсуждали свои планы. Наконец все согласились: если в начале октября все еще не обнаружится перспектива удовлетворения требований, немедленно открываются военные действия против Соединенных Штатов, Великобритании и Нидерландов.

Итак, график разработан. Из всех поползновений к войне это наиболее серьезный шаг. Почему Коноэ на него согласился? Отчасти из-за надежды встретиться с Рузвельтом, – он позволил военным вести свою игру, пока те позволяли ему заниматься его дипломатией. Но отчасти и потому, что надеялся: император приструнит военных. Пятого сентября кабинет Коноэ единогласно одобрил решение «совещания связи». Затем премьер поспешил во дворец сообщить об этом императору.