Джекоб Коннер - Христос не еврей, или Тайна Вифлиемской звезды (сборник)

Точно такое же воззрение выражал Гёте, которого иногда называют «великим язычником», хотя справедливее было бы назвать его великим арийцем: «Живой вопрос о причинах весьма вреден». В этом же роде говорит современный немецкий естествоиспытатель Адольф Бастиан: «В бесконечном нельзя искать нового конца, то есть начала. Как бы далеко мы ни отодвинули возникновение вселенной, все же вопрос о самом первом, о начале начал остается открытым» [33]. Совсем иначе чувствовал еврей. Он знал о сотворении мира в точности всю подноготную, вроде того, как в наше время знают дикие индейцы Южной Америки или австралийские негры. Но у него это не было, как у дикарей, следствием недостаточного просвещения, и глубоко проникающий в душу меланхолический вопросительный знак арийского пастуха никогда не мог занимать места в его литературе – ему это запрещала властная воля; эта самая воля при помощи фанатического догматизма тотчас же отвергала всякий скептицизм, который не мог не проявляться у такого высокоодаренного народа (см. книгу «Екклесиаста», или «Проповедника»): «Кто хочет вполне владеть сегодняшним днем, тот должен овладеть и вчерашним днем, вырастившим сегодняшний». Материализм рушится, как только становится непоследовательным; этому научил еврея непогрешимый инстинкт; и подобно тому, как наши современные материалисты знают, как от движения атомов происходит, рождается и действует мысль, так и еврей знал, как Бог сотворил мир, как Он создал человека из комка глины. Но этого еще мало: еврей взял мифологии, с которыми познакомился в своих странствиях, совлек с них по возможности все мифическое и приноровил их к конкретным историческим событиям [34]. Далее следует верх искусства: из скудного материала, общего всем семитам, еврей построил целую мировую историю и сейчас же самого себя поставил в центре ее; начиная с того момента, как Иегова заключил сделку с Авраамом, судьба Израиля составляет всемирную историю – да, историю всего космоса, единственное, о чем заботится Творец мира. Круг сужается как будто все более и более; наконец остается только центр – «я»; воля победила. Конечно, сделалось это не в один день, а постепенно; настоящее еврейство, то есть Ветхий Завет в его теперешнем виде, окончательно сформировалось и упрочилось лишь по возвращении из плена Вавилонского. И вот тогда-то стали сознательно применять и разрабатывать то, что раньше совершилось с бессознательной гениальностью – установление связи между прошлым, будущим и настоящим таким образом, чтобы каждый отдельный момент образовал отправной пункт на прямом, как стрела, пути, по которому должен был шествовать еврейский народ и с которого он отныне не мог уже уклониться ни вправо, ни влево. В прошлом чудеса Божий в пользу евреев, а в будущем ожидание Мессии и владычество над миром – вот два дополняющих друг друга элемента этого воззрения на историю. Проходящий момент получил своеобразное живое значение благодаря тому, что на него смотрели как на выросший из прошлого в виде награды или наказания, и считали его в точности предсказанным в пророчествах. Вследствие этого и будущее получило неслыханную реальность: казалось, его можно осязать руками. Когда бесчисленные обещания и предсказания не сбывались [35], то это всегда легко было объяснить; воля неблагоразумна, она не выпускает того, что у нее в руках, хотя бы это был призрак; чем меньше до сих пор исполнилось, тем богаче представлялось будущее; и так многое имеется записанным черным на белом (а именно в легенде об исходе), что не могло явиться никаких сомнений. То, что называют верою евреев в букву закона, совсем иная вещь, чем догматическая вера христиан; это не вера в отвлеченные, непостижимые уму тайны или в разные мифические представления, а наоборот, в нечто вполне конкретное, историческое. Отношение евреев к их Богу с самого начала было политическим [36].

Иегова обещает им господство над миром при известных условиях; и здание их истории такое чудо замысловатой структуры, что евреи, несмотря на самую горемычную, жалкую участь (то есть целого народа), какая только известна в летописях мира (причем они лишь один-единственный раз, а именно при Давиде и Соломоне, наслаждались полстолетия относительным благосостоянием и порядком), все-таки представляют себе свое прошлое в самых блестящих красках, всюду видят охраняющую десницу Божию, распростертую над ними как над избранным народом, над единственными «людьми в настоящем смысле слова», – всюду, словом, находят исторические доказательства истины их веры, из чего они почерпают затем уверенность, что еще сбудется в полной мере все обещанное несколько тысячелетий тому назад Аврааму. Но, как сказано, божественное обещание было связано с известными условиями. Нельзя было ни ходить по своему дому, ни есть, ни гулять в поле, не вспоминая сотню разных заповедей, от выполнения которых зависела судьба нации [37]. Как говорится у Псалмопевца: «В законе Господа воля Его, и о законе Его размышляет он день и ночь».

У нас человек каждые два года бросает избирательный бюллетень в урну; он едва знает или даже вовсе не знает, что жизнь его имеет еще какое-то национальное значение; еврей же никогда не может этого забыть. Его Бог обещал ему: «Никакой народ не устоит перед тобой, и ты истребишь их всех», – но тотчас же прибавляет: «Все заповеди, которые Я даю тебе, ты обязан соблюдать!» Таким образом Бог вечно жил в их сознании. Кроме материальной собственности, еврею, в сущности, было все запрещено; поэтому все помышления его были направлены единственно к наживе; только от Бога он надеялся получить наживу. Кто никогда раньше не давал себе отчета в этих обстоятельствах, здесь бегло намеченных, тому трудно составить себе понятие, какую поразительную яркость получила при таких условиях идея о Боге. Правда, еврей не смел представить себе Бога; но Его действия, Его реальное ежедневное вмешательство в судьбы мира было в некоторой степени делом опыта; ведь вся нация жила этим; размышлять об этом было их единственным духовным занятием.

В такой-то среде вырос Христос; из этой среды Он никогда не выходил. Благодаря своеобразному взгляду евреев на историю Он пробудился к сознанию всеобъемлющего арийского культа природы и своего исповедания «tat-twam asi» («и ты еси таков»), в самом очаге чистого антропоморфизма, где все мироздание существовало только для человека, а все люди только для одного избранного народа, следовательно, в непосредственной близости к Богу и к Провидению Божию. Он нашел в Иудее то, чего не мог бы найти нигде в целом мире, – готовую систему строительных лесов, которыми обозначалось, где Он мог соорудить свою новую идею о Боге и о религии. От собственно еврейской идеи после земной жизни Иисуса не осталось ничего – как по окончании постройки храма можно было убрать леса. Однако они сослужили службу, и выстроить без лесов было бы немыслимо. О том Боге, у Которого просят хлеба насущного, могли помышлять лишь там, где Бог обещал человеку земные блага; о прощении грехов можно было молить лишь Того, Кто издал определенные законы… Я боюсь, однако, быть неверно понятым, если стану пускаться в такие частности; достаточно, если я дал общее понятие об этой своеобразной атмосфере Иудеи и тем способствовал выводу, что идеальнейшая религия не обладала бы такой жизненной силой, если б она не была связана с наиболее реалистической, вещественной и, мы спокойно можем сказать, самой материалистической в целом мире. Этим путем, а не вследствие своей мнимой высокой религиозности еврейство стало религиозной мировой силой.